ОПХ
Шрифт:
Мы спустились по тропинке к воде. Потом прошли вдоль речки метров сто.
– Вот здесь мы вчера плавали, – сказал словоохотливый Андрей.
– Ну и где же камеры?
– Нету.
– Я вижу, что нету. Что делать будем?
– Наверное зареченские пацаны утащили. Дяденька, отпустите. Сильно жрать хочется. Мы найдём, ей богу, найдём. Пожрём и пойдём за речку искать.
Признаюсь, хотелось надавать своим спутникам подзатыльников, но сообразив, что без них колёс мне не найти, сказал:
– Хорошо, это будем
– За мороженку найдём! – весело пообещали пацаны и стартовали в совхоз так, что пятки засверкали.
В конце рабочего дня я пошёл к Зине:
– Лизичата принесли камеры?
– Нет, не приходили.
– Вот паршивцы! Ну я им задам!
– Я на всякий случай покрышки в избушку занесла, под стол спрятала.
– Проверьте, – они сказали, что четыре камеры утащили.
Вечером, отправившись за молоком к Шнайдерам, я завернул к их соседям. Но Андрей уже спешил мне навстречу:
– Дядя Володя! Мы знаем, у кого камеры, но они не отдают. Только вы не бойтесь, мы вернём.
– Как же вы вернёте?
– Да так: украдём.
– Вообще-то воровать нехорошо, но в этом случае… Хорошо, жду до завтрашнего обеда. Если не будет камер, заявлю в милицию. Идёт?
– Идёт! А вы не купите нам мороженок сейчас?
– Не куплю! Утром камеры – в обед мороженое, в обед камеры – вечером мороженое.
Я был уверен, что Лизичата не врут, но камер они в тот вечер так и не принесли.
В полночь налетела гроза. Поминутно сверкали молнии, трещало небо, бесился ветер и свирепо, словно злая собака зазевавшегося кота, трепал за шкирку старый тополь перед моим окном. Наконец всё утихло и послышался спокойный усыпляющий шум дождя.
Вдруг сквозь первый сон я услышал громкий требовательный стук и дребезжание стекла. Я подскочил и кинулся к окну:
– Кто там?
– Это я, Андрюшка, – пробился сквозь одинарную раму и шум дождя детский голос.
– Подожди, я сейчас выйду.
Включив свет в коридоре, я открыл дверь общежития и впустил мокрого конопатого Лизичонка. На согнутом локте его, как пустые мешки, болтались блестевшие от света пустые камеры, с которых, как и с волос, носа и пиджачка Андрюшки, капала вода.
– Вот! Только что украли! – радостно сообщил он. – Они, дураки, у Гатилёнка в гараже спрятали, а мы под ворота залезли и спёрли!
– Они хоть целые?
– Не сомневайтесь, я сам воздух спускал, а то бы не вытолкнул из гаража.
– Молодцы! Спасибо! Только больше не воруйте! Ни у кого не воруйте!
Мой горячий призыв, видимо, не нашёл в душе маленького правонарушителя ожидаемого мной отклика, и на лице его ничто не шевельнулось.
– Дядя Володя, – сказал он, – вы обещали мороженое.
– Где ж я ночью куплю мороженое?
– Мы сами завтра купим.
–
– Сорок копеек. А нас четверо.
– Постой здесь, сейчас принесу.
Я вынес два рубля и сказал:
– Ты, Андрюха, не думай, что обманул меня, я знаю, что пломбир стоит двадцать две копейки, но это тебе надбавка за особо тяжёлые условия совершения кражи. Иди быстрей домой и обсушись, а то заболеешь.
– Не заболею! Я привычный! Я всю зиму по снегу в тапках бегаю, и то ничего!
Наступившее утро было хмурым и холодным. У крыльца общежития в луже надувались дождевые пузыри. А я, дурень, не подумал взять из дома плащ.
Мне не терпелось обрадовать Зину найденными камерами, но сейчас только семь часов, а она приходит к восьми, до того, как уезжают на бригаду полеводы.
Я занёс камеры в свой кабинет и спрятал в тумбочку шкафа с инженерными справочниками, литературой по ремонту и прочими, большей частью устаревшими, книгами и отправился в нормировку слушать перекличку.
– Михалыч, кто это придумал отдать ветровский трактор Отцу, – с ехидно-насмешливой улыбкой спросил Константин Фёдорович главного инженера.
– Как кто? ОН, конечно – царь и бог.
– Мы его год с колен поднимали, а Отец его за месяц устосает, – скорбно предсказал Лукашов.
На перекличке к нам претензий не было, директор никого не ругал, только выразил неудовольствие бригадирам, что под дождь попало несколько сот гектаров скошенной травы.
– Вы же слышали прогноз! Какого чёрта вчера косили!?
Ну слава богу, день начался спокойно. Минут десять ещё посидели, обсуждая текущие дела.
Но убраться подобру-поздорову не получилось. Как буря ворвался в нормировку директор:
– Что сидишь?! – накинулся он на Саблина.
Юрий Михайлович покраснел до пурпурного цвета и, растеряно улыбаясь и заикаясь, спросил:
– Я-я, не понимаю… Что случилось, Павел Андреевич?
– Почему не на откормочнике?! Оборудование так и не работает! А ты, … 9 сидишь и не чешешься!
9
… – здесь выбор подходящего слова предлагается читателю.
– Павел Андреевич…
– Молчи! Я тебя последний раз предупреждаю: выгоню ко всем чертям, если к понедельнику там всё не заработает! Если ты идиот, найди знающего человека!
Все прижухли. Саблин сгорбился, уставившись куда-то под стол. Майер застыл, Лукашов дрожащими пальцами вытирал одному ему видимое пятно на столе нормировщицы.
– Чего ждёшь?!
Юрий Михайлович поднял глаза и беспомощно улыбнулся, будто просил пощады.
– Что ухмыляешься?
– Я не ухмыляюсь, Павел Андреевич.