ОПХ
Шрифт:
– Прямо, как в «Капитанской дочке», – заметил я.
– Ну да. Мы чуть больше половины пути прошли. Николай едет впереди метрах в двадцати, а мне его воз еле-еле видно. И околки по сторонам дороги – словно тени просвечивают сквозь белую пелену. Всё кружится, вьётся, метётся, мельтешит. Вдруг что-то чёрное передо мной. Еле успела остановиться. Это Колькин воз с лесом. Смотрю: он идёт ко мне. Я тоже выпрыгнула и по пояс провалилась в снег. Ветер ревёт, свистит, воет, заливается – не слышно, как двигатель работает.
– Что, Зинка, – Колька мне говорит, –
– Да как же, – говорю, – лес бросить?!
– Так жизнь дороже леса. Да и кому он нужен, наш лес! Приедем потом, заберём.
Отцепили сани.
– Ты, Зинка, смотри внимательно, не пропусти берёзку! Нам бы до неё добраться, а там уж рукой подать!
А берёзка эта с самого первого дня была достопримечательностью целинников. Росла она километрах в четырёх от совхоза посреди полей. Далеко её было видно. Как увидел берёзку, так едь от неё прямо на юг, и точно выйдешь на совхоз. Ориентиром служила. Сейчас её нет: то ли срубили, то ли ветер повалил… В общем, отвечаю Кольке:
– Да где ж я её увижу, когда твой трактор еле видать! Ты уж оглядывайся почаще, а то не заметишь, как отстану.
А он говорит:
– Тебя-то я, Зинка, не потеряю! Не боись! Не в таких переделках бывал! Со мной не пропадёшь!
Ну поехали. Буран всё сильнее, уже не разобрать куда едем. Сначала дорогу было видно по снежным гребням, которые бульдозеры нарезали, когда её чистили, а тут – всё сравнялось. Снег от гусениц летит, ветром его подхватывает, крутит, швыряет как дым. И ехать всё труднее, двигатель воет, вот-вот, заглохнет. Ну и заглох. Представь: вечер спускается, темнеет, и я одна посреди голой степи, а вокруг буран бесится.
Колька не видит – едет дальше. Вот страху то было, включила фары. С ужасом смотрю, как Колькин трактор уходит от меня всё дальше. Ой! Аж передёрнуло, как вспомнила! Глядь, и у него задние фары над кабиной вспыхнули, возвращается… Выскочила ему навстречу:
– Коленька! Вернулся! А я думала…
– Что ты думала?! Что брошу тебя?! Эх ты! Давай теперь вместе думать, как быть. До совхоза нам не добраться… Надо найти околок, заехать с подветренной стороны. Солярки у нас немного есть. Нарубим веток, разожгём костёр. Ночь продержимся. Замёрзла?
– Я в пимах.
– Ну и хорошо, что в пимах.
Залезла я в его кабину. Поехали. Уж и время потеряли. Думали только о том, чтоб не застрять, да двигатель не заглох. Вот уже густые сумерки, где его искать – околок? И вдруг, прямо перед нами тень. Только на миг, и опять исчезло всё.
– Коля! – кричу. – Околок! Сверни направо!
– Не вижу я никакого околка!
Но свернул. И правда! Выехали как раз на опушку, а потом и в самый лес. А там благодать: бурана почти не чувствуется, только над вершинами ревёт, снег оттуда отвесно на нас сыплется. Наломали веток, насобирали бурелома, полили соляркой, подожгли. Тепло стало. Руки к огню тянем, пимы скинули, ноги отогреваем.
– Сколько времени? – спрашиваю.
Знала, что у него часы есть.
– Да времени, – говорит, всего
А у меня ещё со вчерашнего дня кусок хлеба в сумке лежал, не съела его. Поели хлеба. Я опять спрашиваю: «Сколько времени?» А прошло всего полчаса. А когда в следующий раз спросила, он раздражённо ответил:
– Сколько раз ты ещё спрашивать собираешься? Хорошо, если этот буран через сутки утихнет! А если через трое, как у нас обычно бывает? И никто не знает, где мы, да и мы сами не знаем! Ладно, не унывай, пойдём хворост искать. Эх, я растяпа, и топора-то не взял!
Пошли в глубь леса. Уже и не видать ничего. Опять ужас меня пробрал – вдруг не найдём веток для костра?! Замёрзнем. И как-нибудь летом пойдут люди по грибы, и наткнутся на трактор. Удивятся: «Откуда в такой глуши трактор?» Зайдут в этот околок и увидят наши скелеты.
Набрали хвороста. А Николай говорит:
– Давай берёзу подожгём, вдруг кто-нибудь огонь увидит!
– Ну давай.
Нашли подходящую берёзу, разложили вокруг хворост, облили остатками солярки, подожгли. Задымила она, зачадила, вроде разгорелась. Огонь начал подниматься, но не получилось, как Колька задумал – ветром сбивает. И тепла от такого огня немного. Чтобы согреться, надо рядом стоять. А сверху искры сыпятся.
– Пойду, – говорю, – Коля, ещё топлива поищу на ночь. Потухнет огонь, не разожжём – солярка-то кончилась.
– Ну иди.
Далеко ушла, на другой край леса. Сзади всполохи от нашего костра, и вдруг сквозь деревья и снег другой всполох, не красный, не от огня, а белый, как летняя зарница. И снова всё погрузилось в темноту. Пришла и говорю Николаю:
– Вроде я какой-то свет видела, словно зарница вспыхнула.
– Ну какая зарница?! Разве зимой бывают зарницы?! Блазнится тебе.
Села у костра, а меня назад тянет, спрашиваю:
– Сколько времени?
Колька говорит:
– Около девяти.
– Пойду, ещё раз посмотрю.
Побежала я назад сквозь лес, смотрю, а там не всполохи, не зарница, а будто фары по небу шарят. Я со всех ног назад.
– Коля! Коля! – кричу. – Идём быстрей! Едет кто-то!
Пошёл за мной.
– И правда, – говорит, – фары.
А я как заору:
– Трактор! Коля, трактор! Слышишь?!
Он ухо на шапке поднял, стоит слушает, как заяц.
– Правда, трактор. С-80. Слышишь, металлический звон?!
– Быстрей, Коля! Заводи трактор, сигналь фарами!
Как мы бежали назад! Я боялась, что не заведётся наша «дэтушка», но завелась, выехал Николай из околка и давай мигать фарами. Да уже видно сквозь буран, что к нам едет трактор, да не один, а два!
Тогда директором был ещё Степан Фёдорович Ковалёв – самый первый целинный директор. Когда буран начался, стал звонить в экспедицию. Ему сказали: «Давно выехали!» Вечер, нас нет, он и выслал нам навстречу два бульдозера. Оказалось, мы только немного с пути сбились, околок наш был недалеко от берёзки. Если бы не буран и не ночь, мы бы её увидели.