ОПХ
Шрифт:
Я не знал, что делать. Хотелось возмутиться, крикнуть, осадить ругателя, но я молчал также, как и сидевшие передо мной взрослые люди.
– Немедленно поезжай на место! Бери своих архаровцев, и каждому лом в руки! Я вам обещал! Долбите пол, переделайте всё как надо! Позорники! Никаких премий в этом году! Молитесь богу, чтобы я с вас не удержал!
– Понял, Павел Андреевич, – прошелестел Саблин.
– Ты тоже поезжай! – сказал директор, грозно взглянув на Лукашова. – А ты, как непричастный, оставайся один за этих дураков.
Я опустил глаза. Мне было ужасно противно и стыдно.
– Здорово вам, начальнищки! – в чёрном свитере с длинными
– Стой! На ловца и зверь бежит! Сейчас к тебе придёт мой шофёр, отдай ему колёса.
Зина побледнела.
– Павел Андреевич…
– Зинаида Алексеевна, – поспешно вмешался я, – вы не забыли? Камеры у меня в шкафу. Пойдёмте, я отдам.
Мои коллеги-инженеры гурьбой пошли на выход, а директор последовал за мной и Зиной. Вытащив волговские камеры, я протянул их кладовщице.
– Инженер называешься! Не знаешь, как резину хранить!? – заметил мне Удалов.
– Знаю, только сейчас лето, дети охотятся за маленькими камерами, чтобы на речку бегать. Зинаида Алексеевна и попросила спрятать их в нашем кабинете, а накаченными они в шкаф не входят.
– Принято, вывернулся!
– Павел Андреевич, надо что-то решать. Склад под авторезину совсем не годится. Доски сгнили, шифер на крыше оторван. Лазят туда!
– Решим, решим! Три пневмогаража я купил. Осенью смонтируем. Один под склад тебе отдам.
Директор вышел.
– Володя, спасибо! – сказала Зинаида Алексеевна и, неожиданно подойдя ко мне, обняла и поцеловала в щёку.
Круглое, упруго-тугое прижалось к моей груди, несказанно сладко пронзив меня. Хмельной запах, мягкие золотые прядки, скользнувшие по лицу. Лазурные глаза… Я замер… Остановись, мгновенье… Как его удержать? А Зина уже убегала с камерами. Не удержать… Или можно?
Она забыла зонтик! Нет, не сейчас…
– А натоптали! Как порося! – входя, сказала техничка Раиса Тихоновна. – Хоть бы какую отскребалку положили у дверей!
– Положу, тётя Рая, положу! – ответил я, а про себя подумал: «И отскребалка ждала, когда я приеду!»
Зина
К девяти часам, как ей положено, пришла нормировщица.
– Антонина Ефимовна, – сказал я, – можно посмотреть справочники, по которым вы работаете.
Она напряглась, но тут же выложила мне из ящиков своего стола несколько изрядно потрёпанных книжек, из которых, чихнув раза три от пыли, я почерпнул озадачившую меня информацию к размышлению: нормы времени на ремонт были десятилетней и даже пятнадцатилетней давности.
Среди них оказалась общая тетрадь, на обложку которой была приклеена половинка тетрадного листа с надписью: «Протоколы заседания местного комитета РТМ 10 ОПХ «Целинное». Решив, что, как заведующий, имею право доступа к хранящейся в тетради информации, я открыл дверь, вернее обложку, вошёл внутрь и увидел много всякого интересного.
«Протокол расширенного заседания местного комитета и рабочих РТМ от двадцать первого декабря тысяча девятьсот семьдесят седьмого года.
10
РТМ – ремонтно-техническая мастерская.
Повестка дня: вопрос о премировании работников мастерской за выполнение плана сдачи металлолома
Выступил заведующий Александр Леонтьевич Лукашов. Сообщил, что за сдачу металлолома мастерскую премировали деньгами – пятьсот рублей. Сказал в заключении: «Предлагайте, товарищи, кому сколько». Выступил слесарь по электроаппаратуре Золотов. Предложил выдать всем поровну. Выступил инженер по эксплуатации МТП 11 Константин Фёдорович Майер. Сказал, что из списка надо исключить всех, кто имел по работе нарекания за год. Это кузнец В.П. Лихаченко за недисциплинированное поведение, Пётр Шнайдер и Константин Петухов за пьянки и прогулы. Выступил Лихаченко, сказал, что самого Майера надо вычеркнуть за то, что…»
11
МТП – машинотракторный парк.
Написанное дальше было замалёвано, но мне всё же удалось прочитать: «…сварил себе гараж из совхозного железа».
Далее следовало решение: «Лихаченко, Шнайдера и Петухова из списка на премию вычеркнуть, остальным раздать поровну».
Последнее заседание датировалось десятым февраля семьдесят восьмого года:
«Повестка дня: поведение сына Васи кладовщицы Ковылиной.
Из школы поступило заявление классной руководительницы сына Васи кладовщицы Ковылиной. Мальчик ведёт себя прескверно, огрызается, хулиганит, не делает домашние задания. Заслушали кладовщицу Ковылину Зинаиду Алексеевну. Она пояснила, что целый день проводит на работе, и ей некогда контролировать сына. Выступила член местного комитета РТМ Шнайдер Регина Кондратьевна. Сказала, что у Ковылиной в квартире бедлам из мужиков, и Васе негде заниматься. Сказала, что во всём виновата мать, что за ней самой нужен контроль участкового милиционера. Постановили: дать Ковылиной три месяца на исправление сына и предупредить, что еслив из школы будут новые жалобы, с ней будем разговаривать более строже».
Наконец, под всей этой литературой я увидел тонкую папку, завязанную белыми тесёмками. Машинально открыв её, я увидел смотревшую прямо на меня с карандашного рисунка счастливо улыбающуюся Зину. Сходство было поразительное: глаза с разбегающимися от уголков лучиками, круглые чётко очерченные скулы, брови как тонкие птичьи крылья, чуть приоткрытый рот. Удивительно, даже на чёрно-белом рисунке я видел, блеск её золотых волос.
Ай да Сашка! Не эту ли папку он искал? Я сразу понял, что именно Лукашов автор рисунков – а кто же ещё?! Но какой талант! Вот что она, любовь животворящая, делает!
Раз уж я узнал, что в папке, поздно быть скромным – посмотрю и остальные рисунки.
На следующем опять была улыбающаяся Зина, но улыбалась она напряжённо. Глаза были широко открыты, губы сомкнуты, и щёки опустились. Казалось, что-то тяжёлое, горькое пробивается сквозь улыбку. Как же Сашка сумел такое передать?!
На третьем портрете Лукашов изобразил Зину сидящей с опущенной головой. Она что-то писала. Глаза были прикрыты опущенными веками. Одежда, руки, авторучка были нарисованы небрежно, наспех, словно Сашка спешил написать главное, что притягивало его в этот момент: её высокую тяжёлую причёску, в центре которой находилась чарующая темнота, из которой то ли выходили, лучи её волос, то ли втягивались туда, как в космическую чёрную дыру. Даже я почувствовал, как, искрясь, текут эти волшебные потоки золотых лучей и тянут меня за собой.