Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)

Олеарий Адам

В этот день мы торжественно справили благодарственное празднество, так как в этот самый день, год тому назад, многомилостивый Господь Бог нас столь милосердно спас от эландских скал. Тем временем наш персидский лоцман на лодке поехал к своему судну, стоявшему на якоре почти в полумиле за нашим, с той целью, чтобы передать дальнейшие приказания своим людям. Мы думали, что он сдержит слово вроде русского полковника, но он на следующее утро заблаговременно явился вновь на корабль, а своему судну велел ехать перед нашим.

В последнее число октября нас рано окутал густой туман при совершенно тихой погоде. Когда к полудню воздух прояснился и ветер, хотя и слабо, подул с севера, мы, с помощью лавирования и гребли, выбрались из залива и стали на якоре против мыса или выдающейся части суши. После полуночи мы опять подняли паруса и с хорошим ветром 1 ноября рано утром пришли к городу Терки, где бросили якорь в двух ружейных выстрелах от берега, у которого вода очень мелка.

В

течение этой ночи несколько сот казаков на лодках подстерегали нас, но упустили и наткнулись на Мусала и стрельцов. Когда они, однако, из многих криков и возгласов стрельцов поняли, что встретят достаточное сопротивление, то они отошли, говоря, что желают поискать немцев. Когда к утру в городе распространился слух о нескольких выехавших вперед казаках, то произошла большая сумятица. Здесь думали, что Мусал, их князь, все еще в бою с казаками; в этом мнении их еще более подкрепляло непривычный для них наш салют из орудий. Мы даже стали для них из-за этого подозрительны. Поэтому русские и татары с ружьями, на лошадях, пешком и в лодках, столпились на берегу. Когда они, однако, увидели, что князь Мусал со стрельцами весело плывут за нами и что сам он, проезжая мимо нашего корабля, обнажив голову, любезно кивает нам и просит, чтобы мы посетили его в доме его матери, то они поняли, что мы — друзья. Вследствие этого среди них начались сильное веселье и ликование.

Глава LXXVIII

(Книга IV, глава 13)

О городе Терки и о том, что с нами там случилось

Город Терки лежит в доброй полумили от берега на небольшой очень искривленной речке Тименке, которая отведена сюда от большой реки Быстрой, о которой будет сказано ниже. Так как берег здесь на 1/4 мили протяжения низок, болотист и порос тростником, с моря нельзя иначе попасть в город, как по речке. Насколько глазу заметно кругом, местность тут ровная и не видно ни холма, что противоречит карте Николая Иоганна Пискатора (в остальных отношениях наиболее правильной для этой местности): Пискатор ставит Терки на горах, смешивая, вероятно, черкасские Терки с дагестанским Тарку. Высота полюса здесь 43°23'. Водой из Астрахани сюда считается 60 миль, а сушей 70 миль. Это самый крайний город московского царя; он занимает в длину 2000, в ширину же 800 фут, окружен деревянными стенами и башнями и хорошо вооружен многими малыми и большими металлическими орудиями. На площади перед двором воеводы среди других больших длинных орудий мы заметили и два полукартаульных.

В настоящее время великий князь инженеру Корнилию Клаус(ен)у, ехавшему с нами в качестве шкипера в Персию, велел укрепить город по современному способу, насыпанными здесь валами и крепостными сооружениями. Ежедневный гарнизон этого города состоит из 2000 человек, которые находятся под наблюдением и управлением воеводы и полковника. В городе находятся три приказа или канцелярии, и каждой из них подчинены 500 стрельцов. Князь Мусал имеет в своем придворном штате еще 500 человек, которые в случае необходимости должны действовать заодно с остальными. Черкасские татары живут по эту сторону речки в особом городе. Подробнее о их жизни, деятельности и странных религиозных обычаях будет сказано ниже, при описании возвратного путешествия, когда мы спокойно оставались у них в течение нескольких недель и вполне изучили их природу.

На другой день по прибытии нашем к городу персидский купчина и другие купцы опять прислали послам разных плодов и велели спросить: «намерены ли они ехать дальше сушей или морем? Теперь весьма удобное время для сухопутной поездки, так как русский посол, ожидаемый через 3 дня в Терках на возвратном его пути из Персии, доставит с собой до самой границы 200 верблюдов и столько же мулов; с ними мы могли бы желанным образом двинуться в путь и в безопасности пройти через область дагестанских татар, которые являются архиразбойниками вместе со своим шемхалом или верховным главой; они, купцы, пошли бы вместе с нами». Поэтому поводу наши послы тотчас же попросили у воеводы пропуска через сушу и одновременно послали нашего персидского переводчика, Рустама, для получения верных сведений, к дагестанской границе, лежащей в 6 милях за Терками. Однако персы с их животными уже успели вернуться. Воевода сначала наотрез отказал в нашей просьбе, по потом, когда он узнал, что персидские средства передвижения уже не имеются на месте, он велел сказать через полковника: он намерен не только разрешить нам путешествие по суше, хотя он и не имеет на то царского приказания, но и способствовать этому путешествию возможно сильнее и вообще и во всем другом выказать нам свою дружбу. Однако толку в этом было мало.

В эту ночь на корабле поднялся большой спор и мятеж среди боцманов, возмутившихся против шкипера Михаила Кордеса. Некоторых из них пришлось заковать в железо. На следующий день по этому делу открыто производился суд. Была выслушана жалоба означенного шкипера, допрошены были также и обвиняемые, произведено было строгое расследование, и парусник

Тис ^[278] Мансон, в качестве зачинщика, был присужден к тюрьме, в которой он должен был оставаться в Терках до нашего возвращения. Воевода, по просьбе послов, прислал полковника, который был одет в панцирь, под кафтаном, и в железные рукавицы; с ним был какой-то князь в красном бархатном кафтане. Они увели арестованного боцмана.

278

Тис — сокращ. Маттис, т. е. Матвей.

4 ноября мать Мусала через посланных благодарила послов за дружбу, оказанную во время путешествия ее сыну, и просила, чтобы послы до своего отъезда зашли к ней и получили от нее благословение на дорогу.

После обеда явился знатный перс с несколькими слугами из города, чтобы приветствовать послов. Это был кастрат; его прислал шах персидский, чтобы увезти сестру татарского князя Мусала к шаху для брака. Он обещал оказать всяческую службу послам. Он, вместе со своей свитой, так охотно пробовал наши напитки, что все они не знали, как ушли с судна, и одного из слуг, как мертвое животное, в бесчувственном состоянии пришлось с корабля спустить в лодку.

6 того же месяца я с фон Мандельсло и другими нашими знатнейшими служащими был отправлен, чтобы подарить воеводе большой бокал, а обер- и унтер-канцлеру каждому по перстню с рубином; кроме того, мы должны были приветствовать князя Мусала вместе с его княгиней-матерью и пожелать всякого благополучия по случаю счастливого возвращения ее сына. Нас везде хорошо приняли и великолепно угостили фруктами, водкой, пивом, медом и вином. Здешний воевода проявил такое же великолепие и пышность, как нижегородский. Среди других разговоров он упомянул и о природе и свойствах персов, которые «произносят очень любезные и льстивые речи, но не заслуживают даже наполовину веры в свои слова, так как дела соответствуют их поступкам едва наполовину».

Князь Мусал принял нас любезно перед своим двором и провел нас к матери своей в большой выстроенный из глины зал, 4 стены которого были полны сводчатых ниш, где частью стояли красиво убранные и уложенные шелковыми и бумажными одеялами кровати, частью же лежали разные вытканные и шитые пестрым шелком и золотом платки. По сторонам стояли несколько ящиков, которые были наполнены подобными же вещами и застланы коврами. Вверху у стен под потолком висели два ряда пестро раскрашенных деревянных и глиняных сосудов. Колонны внутри дома были обвешаны многими красивыми саблями, луками и стрелами. Старая княгиня, высокая осанистая матрона лет 46–60, по имени Бикэ, сидела на стуле в длинном черном, подбитом соболями кафтане или спальном халате. Сзади на голове у нее был прикреплен надутый бычий пузырь, который, подобно голове, был обвит флером, шитым шелком и золотом; вокруг шеи был надет пестрый шелковый платок, концы которого свисали вниз и были распущены на плечах. За ее стулом стояла прислужница, с таким же пузырем на голове. Говорят, это — признак вдовства. По правую сторону ее помещались 3 ее сына; из них 2-младших были и простых крестьянских одеждах и в накинутых войлочных плащах; за ними стояли несколько слуг, которые из-за недавнего убийства старшего сына надрезали себе лбы. По левую сторону помещался длинный ряд старых татар, представлявших собой придворных офицеров и советников. После того как княгиня Бикэ любезно ответила нам на наше приветствие, она велела поставить рядом с собой несколько стульев и нам присесть на них. Так же точно перед нами был поставлен небольшой стол, который был уставлен всякими фруктами, медом и водкой. Несмотря на нашу просьбу, сыновья не желали садиться при нас, указывая на то, что у них не принято, чтобы во время бесед или при чужих гостях они могли сесть в присутствии своей матери; напротив, они должны из почтения к ней все время стоять и прислуживать.

После того как мы некоторое время поели, а княгиня и сыновья и советники вдосталь попробовали нашу одежду спереди и сзади и с изумлением осмотрели ее, она сама подала каждому из нас по серебряной чаре, полной очень крепкой водки, как говорят, приготовленной из пшена. То же сделал и князь Мусал, примеру которого последовали его братья. Нас попросили, чтобы мы разрешили и слугам нашим выпить, что она им поднесет. Тем временем за княгиней открылась дверь в комнату, в которой можно было видеть много женщин. Впереди всех стояла ее дочь, выдававшаяся замуж за шаха персидского, барышня лет 16, прекрасной белизны и чистоты лица, с черными, как смоль, свисавшими сзади кручеными локонами. Находившиеся в этом помещении столь же, как и находившиеся вне его, любопытствовали посмотреть на нас и на наш костюм; они глядели одна через другую; зачастую, по кивку Бикэ, закрывали дверь, но потом опять открывали ее. Они теребили одного из наших слуг, потащив его в сторону двери, осматривали его одежду и шпагу, которую он ради них должен был обнажить, удивлялись полировке, но когда мы хотели посмотреть на них, они опять скрывались, чтобы вновь выйти наружу, подобно Галатее.