Опиумная война
Шрифт:
Он также заслужил репутацию человека, который сначала бьет и только потом думает. За семестр он нанес увечья восьми спарринг-партнерам, каждый последующий «несчастный случай» становился все серьезнее.
Но конечно, Цзюнь никогда его не наказывал, во всяком случае, как Нэчжа того заслуживал. С какой стати применять какие-то приземленные правила к сыну наместника провинции Дракон?
С приближением дня экзаменов в библиотеке установилась мрачная тишина. Лишь яростно шуршали по бумаге кисти, пока первокурсники пытались запомнить
Но Катай, который не нуждался в повторении лекций, помогал Рин чисто от скуки.
— Восемнадцатое наставление Сунь-цзы.
Катай даже не заглядывал в текст. «Искусство войны» он с первого же прочтения запомнил наизусть. Рин убила бы за такой талант.
Рин сосредоточенно закатила глаза. Она знала, что глупо выглядит, но голова поплыла, а таким способом Рин боролась с головокружением. Ей было и ужасно холодно, и жарко одновременно. Она уже три дня не спала. Ей хотелось только рухнуть на кровать, но час зубрежки был ценнее, чем час сна.
— Это не из «Семи принципов»? Да? Нет. Ладно: «Всегда приводи планы в соответствие с обстоятельствами».
Катай покачал головой.
— Это семнадцатое.
Рин громко выругалась и потерла лоб кулаком.
— Интересно, каково это? — пробормотал Катай. — В смысле, попытаться что-то запомнить. Наверное, страшно тяжело.
— Я убью тебя вот этой кистью, — проворчала Рин.
— В приложениях Сунь-цзы говорит о том, почему мягкость — это плохое оружие. Ты что, не читала дополнительную литературу?
— Тише! — рявкнула Венка из-за соседнего стола.
Катай повернулся, чтобы Венка не видела его лицо, и ухмыльнулся.
— Намек, — прошептал он. — Менда в храме.
Рин стиснула зубы и зажмурилась. Ну конечно!
— «Война всегда основана на обмане».
При подготовке к турниру весь курс принял Восемнадцатое наставление за руководство к действию. В свободное время студенты больше не пользовались общими комнатами для тренировок. Все вдруг перестали бахвалиться наследственными техниками. Даже Нэчжа прекратил устраивать ежевечерние представления.
— Так бывает каждый год, — сказал Рабан. — Честно говоря, выглядит довольно глупо. Как будто у человека вашего возраста можно позаимствовать какую-то технику.
Глупо или нет, но курс охватила паранойя. Каждого обвиняли в том, что он прячет в рукаве оружие, даже тех, кто никогда не обладал наследственной техникой, подозревали в том, что они просто ее скрывают.
Как-то вечером Нян призналась Рин, что на самом деле Катай — наследник давно забытого Кулака северного ветра, боевой техники, позволяющей вывести соперника из строя, прикоснувшись к определенным точкам.
— Я сам приложил руку к распространению этой сплетни, — признался Катай, когда Рин спросила его об этом. — Сунь-цзы называет это психологической войной.
— Сунь-цзы назвал бы это дерьмом собачьим, —
Первокурсникам не разрешалось тренироваться после отбоя, так что подготовка превратилась в соревнование — кто найдет самый изобретательный способ обмануть наставников. Кадеты, конечно же, бдительно патрулировали территорию после отбоя и ловили нарушающих режим студентов. Нохай рассказал, что в мужском общежитии наткнулся на целый список студентов-нарушителей.
— Им наверняка это нравится, — пробормотала Рин.
— А как же иначе, — согласился Катай. — Они следят за тем, как мы мучаемся, в точности так же, как в свое время они. В следующем году мы будем вести себя не менее отвратительно.
Без какого-либо сочувствия кадеты воспользовались тревожным состоянием первого курса для создания процветающего рынка услуг «помощи в учебе». Рин рассмеялась, когда Нян вернулась в комнату с куском, по ее мнению, коры столетней ивы.
— Это корень женьшеня, — со смехом объявила Рин и взвесила сморщенный корень в руке. — Для чая неплох.
— Откуда ты знаешь? — пришла в смятение Нян. — Я заплатила за это двадцать медяков!
— Дома мы постоянно выкапывали корни женьшеня на заднем дворе, — сказала Рин. — Положи их на солнце, и сможешь продать тем, кто хочет улучшить потенцию. Толку от корня никакого, но они чувствуют себя лучше. А еще мы продавали муку под видом рогов носорога. Наверняка кадеты и муку продают.
Венка, которую несколько дней назад Рин застукала прячущей под подушку склянку с порошком, закашлялась и отвернулась.
А еще кадеты продавали первокурсникам информацию. Большинство торговало фальшивыми ответами на вопросы экзамена, другие предлагали списки вопросов, выглядящие весьма правдоподобно, но до Испытаний их подлинность никак нельзя было проверить. Хуже всех были кадеты, которые лишь притворялись продавцами, чтобы выявить первокурсников, пытающихся смухлевать на экзамене.
Менда, парнишка из провинции Лошадь, решил после занятий встретиться с кадетом в храме на четвертом ярусе для покупки списка вопросов к экзамену Цзимы. Рин не знала, каким образом кадет это устроил, но в тот самый вечер Цзима медитировала в этом храме.
На следующий день все заметили отсутствие Менды.
В столовой теперь установилась сдержанная тишина. Все ели с книгами перед носом. Если кто и осмеливался начать разговор, остальные быстро и грубо его затыкали. В скором времени они превратились в жалких существ.
— Иногда мне кажется, что это не лучше резни на Спире, — весело сказал Катай. — Но потом я понимаю, что нет. Не может быть ничего хуже геноцида целого народа. Но все это тоже паршиво.
— Заткнись, Катай.
Рин продолжала в одиночестве заниматься в саду. Она больше не видела Цзяна, но это не имело значения — наставникам запрещалось готовить студентов к турниру, хотя Рин подозревала, что Цзюнь по-прежнему дает советы Нэчже.