Определение берега
Шрифт:
Моллюск пузатый завершал послание строфой, направленной против меня.
Я дам тебе благой совет: не обесцень себя, мой свет! В невежде-муже проку нет, зря только век загубишь свой.Эта строфа, лучшая в касыде, не принадлежит его перу. Он бесстыдно выписал ее из моего анонимного послания его молодой жене Зумрат по кличке «Трясучка огневая». Я, в свою очередь, заимствовал эта строки из собрания древнего Кандылая. У кого Кандылай украл, мне неизвестно.
Очень хорошо сказал благочестивый Акмулла:
Был склонен к воровству я в юные года, за это был гоним, сгорал я от стыда.Я искал последовательниц Зулейхи по всему миру. Где-то ведь должны были сохраниться черты матриархате. И нашел их в республике Унди.
В Барассе я достал двадцать первый сорт кактуса. Надменный, весь в прыщах, в
37
«N-ск даун!»— «Долой N-ск!» (б а р.).
Есть люди, которые рождены, чтобы жить, не высовываясь за стены прекрасного дворца своего племени. Например, моему дяде — спекулянту Умеру просто противопоказана славяноязычная среда. Умер — по-нашему «Жизнь», вполне приличное имя. С ним бы жить да жить. Телеграммы, которые он аккуратно рассылает по Союзу к праздникам, сеют панику. У него две колодки на все случаи: «Поздравляю праздником твой дядя умер» или «Желаю счастья долгих лет жизни успехов труде ваш родственник умер». И обязательно приписка ошеломленной телефонистки: «Верно — умер». В телеграммах ударение не ставят, прописные буквы не обозначаются, и потому в аэропортах билеты отпускаются по его поздравлениям вне очереди. И притом кассиры смотрят сочувственно. Начальник порта провожает до трапа, поддерживая под локоть.
И еще что объединяет Умера с Лингвой — мой дядя тоже любит обобщать явления истории и в выводах своих категоричен. Дядю в детстве лягнула лошадь. Сейчас ему за сорок. Он мрачен и неразговорчив. Уверен, что все зло от лошадей. Он ненавидит скакунов и одров, ахалтекинцев и карабагиров, орловских рысаков и лошадей Пржевальского, саврасых, пегих, вороных, гнедых!.. Конь вещего Олега — его враг, Пегас и Горбунок и Сивка-Бурка, Мирани и Тулпар — его враги. О, как он ненавидел ренессанс! (Он путал это слово с Росинантом.) Я иногда с ужасом фантазирую: что было бы, если бы дядя Умер родился в деспотические времена ханом в каком-нибудь феодальном государстве. Первым же фирманом он уничтожил бы все конское поголовье в своей стране, а если бы хватило сил, то и далеко за ее пределами. Если покопаться в истории древних войн и в биографиях полководцев, то можно найти убедительные доказательства того, что зачинщиков мировых побоищ в детстве лягнул еврей, или карфагенянин, грек, негр, славянин, китаец, татарин на базаре, курд-молочник, иль дворник-армянин. История нас учит,— выбирайте вождями неушибленных людей. Хорс даун.И еще что объединяет (Лингву и Умера): оба они спекулянты, и оба носят чалму по пятницам. (Здесь я вынужден сделать замечание Маяковскому. Он допускает образную неточность, когда описывает польских пограничников в известном стихотворении: «и не повернув головы кочан». Так можно сказать о Лингве или Умере, чалмоносцах, чьи головы действительно похожи на капустные плоды, но ни в коем случае не о польских головах в конфедератках. На этом я стою совершенно железно. Точность образа — закон неолита.) Но чалма не главное в Лингве. Я никогда не забуду, как он, проверяя на свет пятимонетку, достал из портфеля горшочек с кактусом и сказал по-барасски:
Этот кактус расцветает раз в столетье, ночью. Белым шаром, жирным одноцветьем, сочным, не уколет губы — несъедобен, мягок. Покраснеет, если уподобить маку. Диким ветром в белом поле брошен кактус. Расцветает,Он замолк, но в глазах его опечаленных я читал продолжение!
В зелени травы ярятся маки — затравили, бродят в травах белые собаки баскервилей, ароматны запахи весеньи, нет! Сладко пахнет чье-то невезенье — след. Белые иголки, словно проседь, может быть, и ты когда-то спросишь: — Как тебе живется, Лингва? N-ск даун…Но это не главное в Лингве, Хотелось бы женщинам в их светлый праздник сказать о нем другое.
В Барассе калым платит женщина. Жена купила Лингву, как несравненная Зулейха — прекрасного Юсупа. Он стал ей в 50 тыс. монет. Если бы он не учился в Оксфорде, он бы стоил 20 тысяч; если бы не окончил колледжа в N-ске, то обошелся б несчастной женщине в 10 тыщ. А если бы он был неприкасаемым или отверженным, то вместе со всеми дипломами стоил бы — шиш.
— У нас разводов не бывает. Нет. Она меня не бросит. Нет. N-ск даун! — сказал Лингва, не помню по некому поводу. Я видел его чудесную жену. И обидно стало от сознания, что такая женщина сама платит, и за кого!.. Есть ли выход из создавшегося положения? Есть. Вот мой проект: уравнять в правах обе стороны. Предлагаю назвать этот процесс АМАНсипацией. Цены на женихов и невест упорядочить, провести законом. Первого апреля каждого года понемногу повышать. И тогда 1 апреля станет международным Днем свадеб. Меньше будет разводов. Газеты отдадут место объявлениям о свадьбах. Они вытеснят нервирующую информацию. Весной — всенародный праздник, ярмарка женихов и невест. Лица мужчин и дам в нейлоновой непрозрачной сетке — чачване. На ней ярлычок с ценой и указанием количества дипломов.
Вспомним, что прекрасный Юсуп и пророк Магомет скрывали красоту свою в волосяной чадре. И когда они сняли чадру, ослепли Зулейха и Айша. Главное — возродить эпос. Вспыхнут свежим огнем бессмертный сюжет — «за нелюбимую выдан я» и равноправный вариант. Газель победит газету.
Поэкспериментировали — хватит, пора возвращаться в пампасы фольклора. Наденем на любимых пояса чести. И когда ты купишь меня, Рысь, ты содрогнешься от моих признаний, моя дорогая, бесценная ты моя!..
VII Вражда, приветствую тебя, вражда, когда ты проявляешься поэзией, сегодня, может быть, как никогда, мои любовные стихи полезны. Мы для проклятий не находим слов, нужны к такому случаю глотанья, и бормотанья, сбивы, запинанья, и треск, и скрежет выбитых зубов. В окно глядят верблюды — это горы, с портрета не Джульетта — это ты, на тумбочке забытый том Тагора, стакан немытый — это тоже ты. Предметы — моя память, твоя слава, ковер, прожженный там, где ты прожгла, когда лениво потянулась лапой с постели в пепельницу, не нашла, так и воткнула в мой ковер… Ушел бы! Уйду, оставив в комнате моей злой аромат духов твоих дешевых. Другая караулит у дверей. …Уходят женщины в эпоху Блока, там им неплохо, там— позавидовать далеким мамам, Прекрасным Дамам. Уходят женщины к озерам дальним, к забытым станам, в шатры уходят, чадру накинув, к другим скандалам. Уходят женщины, их платья длинные в крылатых складках и каждым взглядом зовут мужчину сверкнуть булатом. Мерцают реки в густых ресницах склоненных ив, уходят жены, чтобы присниться. Забудем их.VIII
Загрохотала дверь. Отпер. Около мешка стоял дядя Умер, дуб кряжистый, с лицом, похожим на кору карагача.
«Суббота»,— вспомнил я. 8 марта. Умер был сегодня э к с п а с с и в н ы й [38] . Он держался за поясницу.
— Э, пока поднялся, совсем почки распустились…
— Весна…— посочувствовал я.
Он ощерил нержавеющий жемчуг вставных зубов.
За ним маячила наша почтальонша.
— Подписка кончилась. Продлить надо.
— Поздравляю с женским праздником,— сказал я.— Подпишусь.
38
Э к с п а с с и в н ы й — в происхождении этого термина виновата машинистка. Читать можно и «экспансивный». (А м а н.).