Опрокинутый купол
Шрифт:
Прозвенел звонок. Окружавшая тишина будто лопнула изнутри радостным гулом и топотом ног, настежь распахнулись старорежимные дубовые двери, и во двор высыпала детвора, не обращая внимания на запоздалый крик за спиной: «Звонок для учителя!» Какое там. Долгожданная свобода, ветер в лицо…
Миша вышел из школы вместе со стайкой одноклассников. Лениво переговариваясь и расчищая себе дорогу среди малышни, они двинулись к воротам. Вадим Федорович оживился, замахал рукой и засеменил наперерез. В его фигуре проступало нечто виноватое и заискивающее. А в Мишином взгляде, когда он узрел деда, – наоборот, недовольство и презрение, отчего у меня возникло желание подойти и легонько вмазать Закрайскому-младшему в ухо.
Он что-то сказал ребятам. Те засмеялись, хлопнули приятеля по плечу и пошли дальше. Миша остался стоять, глядя себе под ноги и засунув руки в карманы. Вадим Федорович не подошел – подбежал, и мне стало жаль его… Впрочем, что это я жалею всех подряд. Меня бы кто пожалел.
Я нагнал их у ворот. Они остановились, Миша, не поднимая глаз, буркнул «здрасьте», и отвернулся.
– Это вы, – растерянно произнес Вадим Федорович. – А я думал, следствие уже закончено.
Удивительно, как все хотят, чтобы следствие поскорее закончилось. И мне это звучит напоминанием: пора ставить точку. Однако опять что-то сильное и неотвратимое, черное, нерассуждающее толкало меня вперед, к развязке.
– Я хотел поговорить с Мишей. Разумеется, в вашем присутствии.
– Я уже все рассказал в милиции, – буркнул Закрайский-младший.
– Всего пара вопросов.
Он подумал и вздохнул.
– Ладно, валяйте.
Мы подошли к скамейке и сели – Миша в центре, мы с Вадимом Федоровичем по бокам, точно примерные родители.
– Ты помнишь вечер 20 марта, в пятницу?
– Это когда убили дядю Марка?
– Может, не стоит? – робко подал голос Закрайский-старший. – Травмировать ребенка лишний раз…
– Ничего я не травмируюсь, – отрезал Миша. – Какие вы все… заботливые. Вот и следователь тоже: Марк Леонидович, мол, не предлагал тебе ничего такого? Ясно, на что намекал, – он фыркнул. – Вполне он был нормальный дядя. С прибабахом немножко… Ну да взрослые все такие.
– Он учил тебя гипнотизировать?
Миша беспечно пожал плечами.
– Учил, только у меня ничего не получалось. Знаете, по-моему, у него у самого – тоже… Как-то к нему пришел один, не в свое время. Дядя Марк растерялся, но вида не подал, усадил мужика в кресло – то самое, поставил свечи, погасил свет, все чин чином…
– И что?
– И ничего. Полчаса промучился – мужик не засыпает. Потом тому, видно, надоело, он встал, пошел к двери. Спасибо, сказал, больше не трудитесь. Вот и все.
– По-твоему, дядя Марк не умел гипнотизировать?
– Не знаю, – универсально отозвался Миша. – Может, ему кто-то помогал?
– Кто?
– Да не знаю я ничего. Ну, видел пару раз, мельком…
– Мишенька, – проникновенно сказал я. – Кого ты видел? Опиши. Ну, вспомни хоть что-нибудь, это очень важно!
Он задумался. И выдал:
– ОНО выглядело как монах.
– Монах?
– Ну, такая серая хламида с капюшоном, и веревка вокруг пояса. Лица я ни разу не видел и голоса не слышал. Просто мелькнет что-то такое на секунду, прошелестит и спрячется. Как и я сам. Наверное, тоже какой-нибудь… подручный.
– А в день убийства монах был в квартире?
– Был, – угрюмо отозвался Миша. – Я видел, как он ушел через дверь на кухне. У дяди Марка в кресле сидела пациентка…
– Женщина?
– Ну, перед которой я пастушка разыгрывал. Как только она уснула, дядя Марк прошел в ванную (я там переодевался) и говорит шепотом: все, мол, на сегодня ты свободен, молодец. Приходи через два дня. И выпроводил через кухню.
– Ты никого не встретил по дороге? На лестнице или во дворе?
– Нет, только Фильку выпустил на улицу, он гулять просился.
– Фильку… – Я задумался на секунду, потом сообразил: – Феликса, да?
Миша улыбнулся.
– Да какой из него Феликс. Филька – Филька и есть.
Ладно, я пошел. Меня ребята ждут.
– Только недолго, Мишенька, – очнулся Вадим Федорович.
– Ладно.
– Подожди, – остановил я. – Последний вопрос. Скажи, что ты все-таки нашел в этом колдуне? Почему ты к нему приходил?
– Ни почему, – хмыкнул Миша.
– Он забудет, – утешительно проговорил я.
– Да, да, – растерянно отозвался Вадим Федорович. – Однако мне пора. Хочу навестить Вайнцмана… Кстати, он уже знает? Насчет своего ученика…
– Я не стал ему сообщать.
– И правильно, – с облегчением сказал он. – Несчастный старик сейчас и так… А тут еще убийство, страшное дело!
– Шуйцев не убивал, – перебил я. – Он лишь выполнил чей-то заказ: изготовил фальшивую рукопись, ту, которая была выставлена в вашем музее. По которой Глеб написал сценарий своего фильма.
Некоторое время мы шли молча – не шли, а брели по аллее, как два старичка пенсионера, в гомоне и гвалте, отвечая на многочисленные «здрасьте!» (детский рефлекс: взрослый на школьной территории – наверняка учитель, надо проявить вежливость).
– Так кто же убил Марка? – тихо спросил Закрайский. – Не Вайнцман, не Шуйцев…
Вдруг он остановился и развернулся, ко мне. Во взгляде промелькнул неприкрытый страх.
– Но вы же не подозреваете Мишеньку, правда?
– Они прорвались к западным воротам, госпожа! – крикнул Некрас.
На князя Олега было страшно смотреть. В окровавленной броне, без шлема (сбил чей-то верный удар копья), с рассеченным виском, он буквально ввалился в двери храма, где возле алтаря стояла Елань в окружении последних оставшихся в живых. Воевода с остатками дружины еще удерживал восточную стену, оттуда доносились крики и лязг оружия. Русичи дрались, встав спиной к спине, сцепившись в яростный клубок, не считая ран и ударов, не оглядываясь на погибающих рядом друзей: некогда скорбеть. Да и недолго им быть в разлуке, живым и павшим…