Орёлъ i соколъ
Шрифт:
– А возбудителя конского нам там не подольют? – хмыкнула Мила, уже вовсю копаясь в корзине с подарками, выискивая там вкусненькое и поспешно отправляя отщипнутые кусочки в рот, виноград вперемежку с ветчиной, конфеты вперемежку с бужениной.
– Зачем возбудителя? – изумился маршал, – никакого возбудителя нам не надо, мы и так разберемся, не правда разве? – и Иван Михайлович по-свойски обнял сразу двоих – и Эллочку, и Милочку.
В машине, маршал уселся посередине, между девушек, и всю дорогу до конезавода приговаривал, – не все этому Снегиреву с польскими балеринами обниматься-миловаться, мы тоже за модой следим и от моды не отстаём!
2.
– Кто эта Марыля? – переспросил Снегирев, – моя подруга.
– Временная ситуационная пэ-пэ-жэ, – усмехнулся Берия.
– Пэ-пэ-жэ? – не поняв, наморщил лоб Олег.
– Походно-полевая жена, – пояснил Лаврентий Павлович, – у каждого генерала и старшего офицера на фронте имеется, а у вас в каждом временном броске.
Грохнуло за окном, словно ткань, словно полотно большое рвали там на небесах, усилив этот звук до миллиона миллионов децибел.
Олег невольно втянул голову в плечи.
– Боитесь, что шаровая молния в окно залетит? – спросил Берия, заметив, как Олег старается поплотнее закрыть фортку.
– А откуда вам про шаровые молнии известно? – в свою очередь спросил Олег.
– Через меня много всякого ученого люду прошло, – отвечал Лаврентий Павлович, – недаром атомную бомбу, как вы тут всем нам рассказывали, именно моему ведомству было поручено делать.
– А неученых много попадалось? – ехидно спросил Олег.
– Вы все про то же, – в тон, отозвался Берия, – неученые меня интересовали, если только они были женщинами.
– Мой разум часто приходил в смущенное смятение, когда я представлял себе тысячи тысяч людей, моливших Бога о противоположном, – задумчиво глядя в резко потемневшее окно, сказал Олег.
Косые струи дождя с характерным тревожащим душу шумом, секанули по стеклу, в момент сделав его из прозрачного – матовым.
– О чем противоположном? – спросил Берия, отщипнув из стоявшей на столе вазы крупную виноградину.
– А вот, когда люди на войне сидят в противоположных окопах и молят о том, чтобы Бог послал смерть их врагам, а их самих бы спас от пули и снаряда, – сказал Олег, глядя, как струи воды сильными потоками сбегают вниз по стеклу.
Снова полыхнуло и снова окрестности дачи сотрясло от звуков разрываемых в небесах полотнищ.
Наверное, именно таким звуком сотрясалась Голгофа, когда умер на кресте Спаситель Мира.
– И что? – спросил Берия, отправляя в рот очередную виноградину.
– А то, что это вроде должно было бы поколебать меня в вере, – сказал Олег, – именно с такой целью один мой неверующий оппонент и подкинул мне эту картинку, де Бог никому не помогает, а значит, его нет.
– Ну? – пожал плечами Берия, – и что дальше?
– А дальше я понял, что эта картина наоборот говорит в пользу Веры в вечную жизнь, в пользу Веры в Бога, потому что Бог знает, что не умрут души солдат с окончанием их земной жизни, поэтому…
Олег запнулся, задумчиво глядя в матовое от воды стекло.
– Что поэтому? – переспросил Берия.
– Поэтому, террористы Ходжахмета ничего не боятся.
Внезапно зазвонил вдруг телефон.
Этот раритетный "Белл инкорпорэйтед" из черного эбонита, производимый в СССР по американской лицензии аз тридцать лет кряду.
Берия поглядел на Олега.
Ведь здесь Лаврентий Павлович был в гостях, и он не мог брать трубку первым.
Олег твердым шагом проследовал к столу.
Снял трубку.
– Что? – исказившись в лице переспросил он говорившего на том конце провода, – что ты сказал?
– Что случилось? – встревоженный Берия тоже привстал со стула, – что там сказали?
– Сталина убили, – коротко ответил Олег, обессилено кладя трубку на рычаги.
И тут же гроза за окном прекратилась.
И тут же в окошке засияло солнышко.
И птицы оживленно принялись чирикать под окном …
Это была Марыля.
Она стреляла из пистолета, который вытащила у Олега, когда они спали с ним на даче прошлый раз.
У Олега их было несколько.
Он любил оружие.
И пистолеты буквально валялись у него повсюду.
И Токаревские ТТ, и немецкие P-08, и наганы, и армейские пистолеты Кольта сорок пятого калибра…
А она украла у него маленький бельгийский Браунинг калибра "семь и шесть", чтобы быть исторически последовательной.* Она знала, что Сталин пришлет за ней.
Знала, когда еще на том просмотре Оливер Стоунзовского "Титаника" она трижды перехватывала его взгляды.
Ловила их на себе.
А потом когда он неожиданно появился в правительственной ложе на "Жизели" в Большом, где она танцевала невинную французскую пастушку.
Для Марыли это появление Вождя на ее бенефисе не было неожиданностью.
Она чувствовала.
Она знала.
Потому что Матерь Божья Ченстоховская услыхала ее молитву, свести девушку Марылю с этим убийцей всего польского, повинным в тысячах, десятках тысяч жертв Катыни и преступного стояния Красной Армии у стен Варшавы, когда эсэсовцы Дирлевангера расстреливали варшавское сопротивления Бур-Комаровского.
Она должна была отомстить.
И она сыграла безукоризненно.
Она была само воплощенное вожделение.
Она соблазнила его.
Она заманила его.
– Фани Каплан стреляла в Ленина из Браунинга 7,6 Сталин прислал ей за кулисы две огромных корзины роз.
Красных и белых.
На всякий случай, если ей не нравятся красные.
А на самом деле со значением, ведь белое и красное – это цвета польского флага!
А потом к служебному подъезду Большого, тому, что на сторону Лубянки, ей подали автомобиль.