Оригиналы
Шрифт:
— Они всё ещё отвратительны, — говорю я, качая головой и задаваясь вопросом, нравится ли он мне больше за то, что умеет готовить, или за то, что у него есть специальная обувь для этого.
— Все известные повара носят их.
Шон открывает дверь для людей рядом с двойной гаражной дверью и машет мне.
— Отвратительные, — говорю я, в последний раз бросая взгляд на его ноги. — Я имею в виду, серьезно, почему…
Шон
— Шшш, — произносит он, губы всё ещё прижаты к моим. Он отстраняет своё лицо на дюйм, но руки всё ещё крепко держат меня. Я чувствую, что он делает что-то ногами, затем он становится немного ниже — он просто снял свои ботинки.
Наши тела всё ещё скреплены, как застежка на липучке. Шон гладит меня по правой ноге.
— Подними свою ногу.
Я делаю как он сказал, его пальцы скользят к моей обуви и снимают её. Затем, как-то не глядя, он пинает свой ботинок под меня в правильном направлении.
— Надевай.
Он проделывает тот же процесс с другой ногой, всё ещё сохраняя объятие. Наконец, когда я в ботинках, а он нет, он отстраняет своё лицо ещё на дюйм и вопросительно поднимает брови.
— Ну как?
Я театрально закатываю глаза: Элла-стайл.
— Отлично, они удобные.
Внутри гаража я сразу же забыла, что я в гараже. Стены были возведены так, чтобы разграничить пространство: это согревало, располагало к себе и манило. Мы идем в переднюю часть пространства, где пол пестрит разноцветными ковровыми плитками, а стены от пола до потолка полностью покрыты фотографиями: студенты, дети, люди женятся, пейзажи, животные.
— Это ты? — спрашиваю я, указывая на гигантскую фотографию улыбающегося, пухлого ребенка в корзине.
— Нет, — отвечает Шон, выглядя смущенным.
— Лжец, — говорю я, поворачиваясь, чтобы посмотреть фотографии на стене за дверью.
— Твоя мама безумно хороша, — говорю я, любуясь крупным планом морщинистого лица пожилого человека. — Вау, — невнятно произношу я. — Мне нравится это, — я протягиваю руку, но не дотрагиваюсь до изображения Самосвала.
Мой взгляд скользит по стене. Я подпрыгиваю, когда узнаю своё лицо, глядящее на меня. Оно изображено крупным планом и мои темные глаза огромны; волосы развеваются сзади как у модели. Это прекрасно и пугающе одновременно.
— Эта одна из моих любимых, — говорит Шон, подходя сзади.
— Это действительно… — мой голос сходит на нет, я не уверена, как выразить то, что я чувствую. Вместо этого я говорю что-то другое. — Это мило, что твоя мама позволила тебе повесить это в её студии.
— Да, это моя стена.
Я
— Все эти фотографии твои?
Он кивает. Я снова поворачиваюсь; теперь они выглядят ещё лучше, когда я знаю, что они его.
— Они просто восхитительны! — говорю я, чувствуя, что это очень скромный комплимент. Я слышу шарканье ног Шона; я шевелю пальцами ног в его слишком больших ботинках.
— Приходи увидеть остальное, — говорит он, хватая меня за руку и буквально разделяя меня со своим искусством.
Мы идем через другую дверь в крупную открытую студию с зонтом и штативом, несколькими станциями, которые выглядят как мини комнаты, в которых забыли о некоторых стенах. Это секции размером пять на пять с темным деревянным покрытием и узорчатыми обоями на стенах; одна с белым полом и синими стенами, другая с коричневым полом и тремя сплошными холстами фона, чтобы выбирать из них. В одном углу есть раздевалка, отделяющаяся от остальной части комнаты плотной тканью. В другом углу корзины с реквизитом, начиная от глупых очков и масок и заканчивая игрушками и балетными пачками.
Шон и я проводим час, бездельничая в студии: он фотографирует меня и, немного отдаляя фотоаппарат, фотографирует нас вместе, а я делаю в основном плохо сфокурсированные фотографии с ним. Это настолько весело и смешно, что я теряю счёт времени. Когда Харпер появляется в дверях, чтобы спросить, не останусь ли я на ужин, я начинаю паниковать, пока не вспоминаю, что мама на работе. Тем не менее, я не хочу злоупотреблять гостеприимством.
— Я, наверное, должна вернуться домой.
Кто знает, возможно, Бет необходимо сегодня куда-нибудь сходить.
— О, это так плохо. Может в следующий раз.
— Определенно, — говорю я, надеясь, что это правда. Харпер является примером того, какой должна быть мама; что не так с моей?
— Ну, была очень рада встретиться с тобой, Лиззи. Я надеюсь, ты скоро снова к нам заглянешь.
— Обязательно, — обещаю я. Спасибо за печенье.
Харпер уходит, а мы с Шоном ещё ненадолго задерживаемся в студии.
— Твоя мама такая милая. И нормальная.
Шон обнимает меня и смотрит в глаза.
— Я обещал не поднимать эту тему сегодня, но если ты правда думаешь, что у твоей мамы проблемы, ты должна серьёзно с кем — то поговорить. Я имею в виду, это не обязательно должен быть кто-то… официальный, — он останавливается. — Ты бы могла просто рассказать кому-нибудь… вроде моей мамы?
— Не могу, — говорю я без промедления, жестко. — Я не хочу…просто не могу. Я делаю глубокий вздох. — Пока нет, во всяком случае.