Орланда
Шрифт:
— Ты о чем?
— У тебя все время снята трубка, она не может до тебя дозвониться и достает меня по десять раз на дню. Заведующий отделением уже делал мне замечания. Я сказала маме, но ты же знаешь — она не уважает ни законов, ни правил, ни других людей.
Завотделением? Что за… Похоже, речь идет о больнице, решил Орланда.
— Я редко бываю дома в последнее время, — объяснил он.
— Она в ярости, потому что. ей приходится самой ходить за продуктами, а подагра в этом деле — не лучший помощник.
Орланда вспомнил утренний блицвизит в воскресенье.
— За продуктами? Хочешь сказать — за виски?
На другом конце провода установилось молчание. Потом Анни возмущенно отчеканила:
— И тысмеешь
Каждый день? Итак, этот экономный до скаредности молодой человек поощрял алкоголизм своей матери? Черт возьми! Кстати, сколько стоит бутылка виски?
— Ладно, признаю, это было ошибкой с моей стороны.
Снова тишина.
— Что случилось, Люсьен? Я виделась с Мари-Жанной, она не пошла утром на работу — ждала меня в нашей столовой, ревет, не просыхая. Кроме того, ты как-то странно разговариваешь — голос твой, это точно, но я не узнаю манеру, что-то изменилось.
«К черту Люсьена Лефрена!» — подумал доведенный до крайности Орланда. Этот двадцатилетний юноша сделал сбережений на полмиллиона, ходил в искусственной коже, питался дешевыми консервами, поедая их из выщербленной тарелки, для чего, если только он не был принципиальным противником дорогой одежды и хорошей кухни, требовались недюжинная сила характера и великий план, ради которого жертвуют всем… И вот этот человек каждый день тащился на другой конец города, чтобы доставить мерзкой старой карге ее пойло? Понимаю, почему ему снятся кошмары!
— Я решил изменить образ жизни. Ты должна положить мать на дезинтоксикацию — заодно и подагру ее подлечат.
— Я много лет пытаюсь это сделать, но ты противился!
— Что ж, я изменил мнение. Делай, что считаешь правильным, а меня оставь в покое.
Высказавшись, Орланда нажал на рычаг и, опасаясь, что Анни перезвонит, трубку оставил лежать рядом с телефоном.
— Надеюсь, с семейными проблемами покончено! — буркнул он и вернулся под тропический ливень.
Итак, Орланда отправился звать Алину «на мороженое», а она была к этому готова, слегка кивнула и так стремительно пошла в сторону кафе, что изумленный Орланда на мгновение застыл на месте. Потом догнал ее и молча пошел рядом.
Алина пребывала в задумчивости. Она снова плохо спала и запомнила только один сон, но он соединил два предыдущих: она видела себя в зеркале, и у нее была половина тела. Недоставало то правой, то левой половины, и Алина помнила, что очень боялась взглянуть вниз и обнаружить, что ниже талии ничего нет: я больше никогда не смогу стоять!По правде говоря, Алина ни о чем не думала и была очень этому рада, потому что провела большую часть дня, спрашивая себя, откуда взялась эта уверенность в том, что вечером она увидит молодого человека перед своей дверью и примет его приглашение.
— Вы закончили лекцию о Вирджинии Вулф? — спросил он.
— Да.
— Довольны?
Она взглянула на него.
— Как, черт возьми, вы узнали, что я собираюсь писать эту лекцию?!
— Я же сказал, что знаю вас…
— Вот именно! Поэтому я здесь. Сначала Пруст, потом пломбир с двойным шоколадным соусом, теперь вот Вирджиния Вулф: это уже перебор. Кто вы и чего от меня хотите?
Он удивился такой прямоте. Разве застенчивая и прекрасно воспитанная Алина не должна была пугаться и краснеть? Возможно, только я способна понять: они были вместе. Накануне вечером, когда Орланда в бешенстве выбежал из ресторана и помчался на улицу Флоренции, Алина внезапно вышла из себя, отпустила вожжи и поставила на место вещавшего Шарля. Мы знаем, что их объединяет: Орланда дает Алине силу. Она держала его — слабого и беспомощного — в тайниках своей души, но, вынырнув на поверхность, он одерживает
Но мы отвлеклись. Итак, Орланда, скорее всего, знал, что он такое, но имел более чем смутное представление о том, что ему нужно от Алины.
— Не знаю, — ответил он.
Она остановилась, нахмурилась.
— Как вас зовут?
Он на мгновение запнулся.
— Э-э… Люсьен Лефрен.
— Вы как будто не слишком в этом уверены!
— Скажем так: Люсьен — имя моей физической сущности.
— Ага… Тогда как же зовут духовную?
— Раз вы — Алина, я, наверное, мог бы быть Аленом. Но я никогда не любил имя Алина — оно отдает бабушкиным вареньем или кошками тетки-холостячки, так что и Ален — это, пожалуй, не совсем то.
Алина спросила себя: « Что он там такое болтает?»— решила, что все это полная дичь, потом мысли спутались, забуксовали и окончательно потерялись в глубинах подсознания.
— Поэтому, — подвел итог Орланда, — лучше мне остаться Люсьеном.
Однако в промежуток между первой и второй порцией мороженого вместились ложь Альберу, щелчок по носу Шарлю, необъяснимые кошмары и еще очень много всякой всячины. Все это провалилось в глубины располовиненной души Алины, а она не была бездонной пучиной и вряд ли могла вечно хранить столь обременительный груз.
— И чем же Люсьен Лефрен занят в этой жизни?
— А ничем! — весело ответил он. — Несколько дней назад писал глупейшие статьи и откладывал деньги, но теперь все иначе. Он стал другим человеком. Яразвлекаюсь.
— Глупые статьи?
Он рассказал про Амурадору.
— Достаточно было просто «положить на бумагу» записанное на пленку интервью — а я не смог. Думаю, я скорее стал бы торговать своим телом — но не пером! — заявил он, с приязнью в душе вспоминая Поля Рено: « Так хоть удовольствие получить можно!»
Молодой человек забавлял Алину. И все-таки: кто еще, кроме Шарля, так хорошо знает Бальзака, что, оказавшись в затруднении, вспомнил алькальда Севильи? А парень продолжал:
— Всего и делов — облечь девятнадцатый век в современную лексику. Идея до противности банальна — наряжает же постановщик Вагнера своих героев в «Гибели богов» эсэсовскими офицерами!
Богов или Нибелунгов? В «Гибели богов» или (что вернее!) в «Золоте Рейна»? Алина вдруг поняла, что снова позволила собеседнику увлечь себя разговором, и попыталась перехватить инициативу: