Орлиное гнездо
Шрифт:
Абдулмунсиф не сразу осознал, что Корнел держит его за шиворот, не давая ступить ни шагу вперед; другой рукой валах прижимал к себе Василику.
– Быстрее! – крикнул витязь, походивший на демона разрушения. – Сейчас все затянет дымом… задохнемся! Сваливайте все в кучу!
Абдулмунсиф застонал и упал на колени; но Корнел безжалостно вздернул его на ноги.
– Уходим отсюда все! – командовал он громовым голосом. – Михня, Ливиу! Ко мне! Николае!..
Боярский сын давно уже жался к лестнице, только и ожидая, когда можно будет отступить.
Витязи явились из дыма, точно из
– Подождем здесь, - одышливо прошептал Абдулмунсиф. Он опустился на пол и припал к стене – лицо блестело от пота. – Подождем, пока все не сгорит…
Корнел отступил назад к лестнице и сел, обнажив меч, – точно преграждая благороднейшему турку обратный путь. Штефан взглянул на валашского героя и закрыл глаза. Василика села рядом со своим покровителем, и он обнял ее.
Через какое-то время Корнел поднялся и спустился вниз – один. Потом громко позвал Штефана.
Тот быстро спустился следом за Корнелом; обоих не было долго. Потом они появились – с прокопченными одеждами, мокрыми и разгоряченными лицами. Штефан плотно запахнулся в плащ.
– Уходим отсюда, - мрачно приказал он. – Дело сделано!
Он закашлялся. Василика подбежала к нему и обняла – но отодвинулась, когда что-то хрустнуло под его одеждой. Она кинула взгляд на Корнела. Тот угрюмо смотрел в сторону.
Потом все пошли к выходу. Скоро им открылось небо – сам дворец, разрушенный, обнаженный, будто стремился к единению с космосом, как древние греки: пока не пришло для их крещеных потомков время скрывать тело, силу, страсти, помыслы… Они сегодня точно помянули безвозвратное прошлое!
Преступники сели на коней и ускакали домой.
Конечно, вернуться Корнелу и его товарищам было невозможно – все, и хозяева, и гости, чего-то ждали. Теперь им оставалось только ждать.
Штефан написал Владу Дракуле о своем успехе, но не получил ответа – как бы то ни было, он и не мог получить его скоро.
А через неделю в Стамбул пришла чума.
========== Глава 90 ==========
Это был не первый мор, поразивший Царьград, - но никогда еще болезнь не распространялась так скоро, как теперь, когда великий город раздирала борьба за веру, за власть, за право обладания всеми соблазнами, которые мог предложить этот преемник Рима, драгоценность Востока и Запада. Война сталкивала людей неотвратимо и беспощадно, как любовь, и грек дарил поцелуй смерти турку, православный христианин – правоверному мусульманину или еретику; враг врагу и друг другу. Никакой исконный бог - и никакое новорожденное идолище или нововозведенное капище не могли спасти своих верующих. Улицы покрылись трупами, которые вывозили за город и сжигали отряды солдат и могильщиков, как и немногие христианские монахи, – люди отчаянные или святые в своем отчаянии.
Чума вспыхнула сперва в беднейших кварталах, где люди жили теснее и труднее всего – это казалось карой небес купавшимся в роскоши владыкам Константинополя. Но даже такая небесная кара первой обрушилась
Бедные греки и турки не сомневались в рае и не задумывались о нем – рай представлялся им простым, блаженным послушанием, как исполнена послушания, проста и тяжела была их земная жизнь. Не самые ли большие счастливцы были эти убогие?
Не так было среди богатых, ученых и сильных людей, владетелей Константинополя. Они привыкли действовать и бороться с судьбой, среди них меньше всего было веры – и больше всего воли; и больше всего и отчаяния…
Многие, кто имел к тому средства, бежали еще в первые дни – и преимущественно турки. Абдулмунсиф узнал о том, что началось в Стамбуле, одним из первых. Он собрал вокруг себя домашних, гостей и слуг и, бледный, но спокойный, оповестил их о разразившемся несчастье.
– Стамбул уже переживал чуму, - говорил паша. – Кто должен умереть, умрет; кто должен жить, будет жить.
Турок помолчал. Возложил руку на голову Василике, безмолвно и неподвижно сидевшей подле него.
– Остаться здесь – мой кисмет, - сказал хозяин, обводя взглядом всех, кого взял под свое покровительство. – Вы же… Вы же, кто исполнил свой долг, можете спасаться.
Он устремил взгляд на Корнела, Николае, их валахов и венгров.
Те долго молчали. Наконец Корнел встал, чтобы ответить за всех: он поклонился, как будто держал ответ перед князем.
– Ты благородный человек, - сказал он. И Штефан понял – что Корнел подразумевает не только то, что сейчас услышал. – Ты великодушен, - продолжал Корнел. – Но мой долг в Царьграде не исполнен.
Он скрестил руки на груди и посмотрел на Василику.
– Я останусь здесь, пока здесь ты, господин, и эта жена из моего народа – и пока я могу пригодиться вам, - сказал могучий витязь.
Губы валаха тронула улыбка.
– Таков мой кисмет, Абдулмунсиф-паша. Мои товарищи вольны выбирать, остаться им или бежать, - тут он взглянул на Николае.
Штефан рассмеялся.
– Ты и вправду такой храбрец, как о тебе говорят, - ответил он, посмотрев в непреклонные черные глаза валаха. – Но твои люди смогут бежать лишь вместе с тобой, Корнел-бей. Ты отвечаешь за них, и они принадлежат тебе. Твои спутники не владеют ни судами, ни деньгами, чтобы купить или нанять их… а сейчас каждый корабль стоит целого Константинополя! Я дал бы тебе корабль, на котором мог бы сбежать сам, Корнел-бей, - потому что я высоко чту твою доблесть и очень благодарен тебе за службу. Но только тебе одному.
Корнел побледнел, сжав кулаки, слушая эту речь, исполненную и почтения, и превосходства сразу: как умели говорить только восточные люди. Он хотел горячо ответить, сдержался… потом бросил взгляд на обреченно молчавшего Николае.
– Тогда останемся мы все, - сказал витязь. – Пока не придет время всем бежать – или всем погибнуть.
Турок спокойно кивнул.
– И да свершится воля Господа.
Он отпустил всех, кроме Василики. Хозяева долго оставались вдвоем – и никто не смел слушать их разговоры, подсматривать за их любовью и их решениями: даже Николае.