Орлиное гнездо
Шрифт:
– Да хранит вас Бог, - сказал Корнел.
Раду и Василика помахали ему руками. Корнел кивнул и отвернулся; тронув могучего черного коня, он выехал со двора.
Когда копыта стихли, Василика опустилась на колени и крепко обняла Раду; тот прижался к ней, как к матери.
* В теории делом святой инквизиции было не казнить еретиков, а способствовать их возвращению в лоно церкви; если же они упорствовали, то передавались светским властям. На практике казнью вероотступников занимались как церковные, так и светские власти, и процедура расследования и вынесения приговора изменялась
========== Глава 99 ==========
Венгерское войско двигалось быстро, красиво – у короля Венгрии еще оставалось чем расцветить свой выход. Сам он ехал впереди, в блестящих белых латах, и голову его вместо шлема венчала святая корона: по сторонам Матьяша скакали лучшие рыцари, казавшиеся защитниками этого креста, блистающего на королевской голове. Глаза Корвина тоже блистали. Казалось, он истово верует, что этот крест дарует ему победу: что его плоть неприкосновенна для вражьего оружия, как неприкосновенна она для его подданных.
Корнел ехал по правую руку от короля – и подчинившись этому устремлению, и словно бы в стороне от него. Он не верил в святость папской воли – и среди венгерского войска, подалее от Матьяша, тоже было немало таких неверующих: царил разброд умов и сил. Нет, никогда подобная слабость не одолевала конников Дракулы!
“Не будет нам доброго”, - думал витязь.
Может быть, их разгромят назавтра же – и возьмут корону Корвина вместе со всеми его мечтаньями о всемогуществе. Не потому, что сейчас в войске шатание умов; не потому, что воины Корвина трусливы. Потому, что их предводитель – не полководец по натуре; и все это чувствуют…
Сам Корнел, каково бы ни было уныние, умел преображаться в минуту опасности, обретая силу и разгораясь огнем, который пока еще никакому врагу не удалось потушить; но он не знал, каковы в бою его венгерские товарищи. И потому вверил себя судьбе, как делал всегда.
– Жаль, нет с нами князя, - сказал ему Ливиу, когда они разбили лагерь и валахи смогли сойтись и поговорить.
Корнел улыбнулся товарищу.
– Ты думаешь, король выпустил бы зверя из клетки? Стоит князю оказаться среди нас, как командование у венгров сменится! Люди сразу видят, кто настоящий воин!
Ливиу засмеялся с наслаждением, тряхнув длинными темными волосами и расправив широкие плечи. Валахи пожали друг другу руки так, что хрустнули не то доспехи, не то кости.
– Да и из-под охраны король нашего господаря не выпустит, - прибавил Корнел, опечалившись и понизив голос. – Корвин умен!
Ливиу кивнул.
– Однако хочет отличиться там, где не получится, - в разведке и в бою, - заметил он. – Он никуда нас не приведет – как бы не завел куда не следует…
– Нишкни! – рассердился Корнел. – Заведет – значит заведет, а ты знай выбирайся!
Он сел и принялся чистить оружие, ни на кого больше не глядя. Часовые уже стояли на постах – Корвин, в отличие от князя, оглядывался на каждом шагу; однако у него не было той безрассудной лютости, которая принесла Цепешу его военные победы.
Потом Корнел напился из фляги и лег отдохнуть. Он глядел в небо и улыбался. Откуда-то витязь знал, что вернется домой.
Вскоре
Однако эта победа опьянила и осчастливила сына Яноша Хуньяди. Матьяш был ранен в руку, и, казалось, счастлив, что ранен; побледневшего от потери крови, его торжественно перевязали на лужайке, где венгерская армия встала лагерем в следующий раз. До тех пор король не позволял оказывать себе помощь.
Корнел понимающе улыбался, глядя на это, стирая кровь со своих вороненых доспехов – вражью кровь, которая нечасто смешивалась с его собственной. Сегодня же он не получил ни царапины.
Сняв испачканную перчатку, Корнел стянул ленту, которую повязала ему Василика, и поцеловал ее. Потом стал снимать доспехи, следуя примеру остальных.
Когда пришло время надевать доспехи, Корнел подошел к Ливиу и попросил повязать себе ленту снова. Товарищ улыбнулся, выполняя этот обряд.
– Жениться ты так и не думаешь? – спросил Ливиу. Он сам принял католичество и женился следом за своим князем.
Корнел сдвинул брови.
– Я просил тебя это не поминать!
Ливиу покачал головой.
– Гляди – упустишь, - заметил он. – Уведут ее – оглянуться не успеешь.
– Не уведут, - коротко ответил Корнел.
Несколько дней спустя они подошли к боснийской крепости Яйце. Король воззрился на нее как на Иерусалим, доставленный ему домой. Подняв перевязанную руку, Корвин перекрестился.
– Мы возьмем ее сегодня, - прошептал он, отбросив с глаз светлые волосы, неопрятно свисавшие из-под позолоченного шлема. – Видите – небеса подают нам знаки. Святая дева улыбается мне из облаков.
Никто, кроме Корвина, этого не видел; но после его слов всем сразу же представился ангельский лик. Рыцари вокруг Матьяша закрестились.
Они расположились на отдых на этом же месте, откуда могли обозревать крепость, и король собрал недолгий военный совет. Особенно он прислушивался к Корнелу. Прямо на земле Корнел начал чертить план, который продолжил король; они толкались плечами, спорили до хрипоты, забыв, кто они друг другу.
Потом Корвин встал с места и громогласно созвал свое войско, точно на него вдруг снизошел дух отца, грозы турок.
– Мы атакуем немедленно! – громко крикнул он, воздев свой стяг и размахивая им. – Такова моя королевская воля!
Корнел открыл было рот; но остановить то, что началось после слов Матьяша, было уже невозможно. Венгры прихлынули к своему предводителю, и Корнелу на миг показалось, что они задушат его от избытка любви; они видели в нем живое знамя войны, каким был его отец. А потом все принялись строиться вокруг короля, и Корнел занял свое место в авангарде. Он посмотрел по сторонам и увидел Ливиу. Товарищ поднял кулак и стукнул себя в одетую броней грудь.