Орлиное гнездо
Шрифт:
– Ты из Сигишоары не бежала! Уж там он учинил всем справедливостям справедливость! – зло заметила Марина.
Иоана вдруг посмотрела на нее прямо и спокойно.
– А тебе, любезная сестра, я бы посоветовала придержать свой нрав, - проговорила она. – Князь сквозь стены видит!
Она взглянула на отца – и вдруг боярину показалось, что из зеленых глаз дочери на него глядит князь Влад: зелеными, всевидящими глазами. Иоана посмотрела на сестру - и вдруг той вспомнилось, что это дитя уже попробовало крови, казнив троих врагов…
– Когда мы поедем? –
Раду сощурил глаза.
– Завтра, как только закончим сборы. А Иоана с нами не поедет, - очень спокойно проговорил он, посмотрев на младшую дочь. – Она серьезно больна!
Иоана побледнела, открыла уста – взглянула на отца, потом на сестру. Марина открыто усмехнулась.
– Да, Иоана с нами не поедет! Ей нужно лечиться – голову свою дурную подлечить! – заявила она. – А то ей уже в Тырговиште сладко дышится, как я погляжу!
Иоана медленно покачала головой, глядя на них обоих.
– Боже мой… Кто же вы такие – самые родные мне люди… - прошептала она.
Она поняла уже давно, что отец заговорщик, изменщик, - и понимала даже, что боярин может быть и прав. Князь был слишком жесток, с этим спорить не приходилось. Но отец сейчас действовал не лучше Дракулы!
– Как же ты сам-то делаешь, - прошептала Иоана, уже не таясь.
– Ты должна знать, милое дитя мое, что врага нужно бить его оружием. Ты ведь дочь рыцаря, - ответил Раду Кришан.
Ее отец, которого она так любила, шагнул к ней и ласково возложил руку на голову. Погладил по волосам.
– Полно, Оана, - ты сама должна понимать, что так будет лучше! Будь наша воля, мы бы все сказались больными: да нельзя. Можно уберечь тебя одну. С тобою останется твоя тетка Елизавета – а мужа твоего я к тебе привезу, как мы воротимся; или же попозже приглашу…
Иоана опустила голову.
– Я покорюсь вам, мне ничего другого не остается…
– Это правда! – жестоко заметила Марина. – Ты одна, а нас много!
А Иоана вдруг подумала, что Раду Кришан не позволит ей соединиться с мужем – он замыслил разбить их брак. Если же Раду Кришан такое замыслил, противостоять ему будет очень трудно.
И он не хочет, чтобы Иоана снова отдавалась Корнелу на брачном ложе; тем паче не хочет, чтобы она от него зачала…
Кришан и его семья отбыли на другой день. Иоана, неулыбчивая и словно в самом деле больная, простилась с ними во дворе замка. Господин наказал слугам и воинам, которых оставлял с дочерью и ее теткой, беречь боярышню пуще глаза - и прибавил, что они отвечают за нее жизнью. Без всяких шуток – он казнил бы своею рукою тех, кто позволил бы Иоане погибнуть или сбежать по собственной воле…
Раду на прощанье благословил и поцеловал дочь, и Иоана ударилась в слезы.
Она совсем потерялась, не понимала, кого больше любит, кого более желает спасти – семью свою или супруга; а то, что кто-то из них в скором времени падет, было несомненно.
========== Глава 19 ==========
На пути в смертный город Кришаны не могли более останавливаться там, куда Раду стучался прежде, - много меньше дверей открылось бы им теперь; путникам едва не пришлось заночевать в поле, как Иоане, - они едва, почти униженно упросили хозяев одного из замков принять их.
А ведь сейчас спать снаружи было не только очень опасно, а еще и холодно.
Если так пойдет и дальше, придется отныне сворачивать в монастыри, намного увеличивая путь; еще и неизвестно, примут ли их там… Ведь столько валашских монастырей находится теперь под властью господаря, а для иных он и вовсе является ктитором*…
Катарине Кришан тяжело далась эта дорога – а от непрестанных сердечных волнений она едва не расхворалась; Марина, хотя после трансильванских приключений и была еще бледна и худа, хранила угрюмое молчание и стоически переносила все невзгоды. Муж ее, слишком заботливый и покладистый для такой женщины, словно бы потерялся и отошел в сторону в эти дни – как будто перестал в чем-то быть Марине мужем или никогда не был им вполне.
Тем более, что после бегства из Трансильвании они ни разу не разделили ложе – пока Марина была больна, наступил пост. И даже отдаваясь мужу, несомненно, наслаждаясь им со свойственным ей - так долго вызревавшим в ней мрачным сладострастием, Марина большую часть себя утаивала для себя. Василе Поэнару уже знал, что власть крови и натуры всегда будет довлеть над его женою больше, чем власть супруга, - и, будучи умным и пожившим человеком, он с этим смирился. Теперь же и вовсе стало не до семейных прений – когда над ними всеми нависло такое бедствие…
Кришаны боялись; и чем ближе подъезжали к столице, тем больше боялись. Свидетельства власти Влада Дракулы попадались им все чаще: те самые свидетельства, которые стяжали ему его зловещее прозвище, - как будто господарь насмехался над злоязычием своих подданных и даже над собственным своим положением. Вдоль дорог, ясно видные посреди голых припорошенных снегом полей, перед глазами путников то и дело возникали колья, на которых торчали то головы, то целые тела врагов: точно Дракула снова и снова насаживал неугодных на свой посох пастыря, каковым являлся для своего народа. Враги попадались и в турецком, и в валашском, и в немецком платье; иные обглоданные воронами уже до костей… но снимать их и предавать земле никто не смел. Хорошо было хотя бы то, что холод не давал мертвецам гнить быстро и заражать воздух.
Госпожа Кришан при виде первого на своем пути такого украшения полей лишилась чувств; потом притерпелась и дальше поехала бледная, но спокойная, только качалась на своем коне, как будто от большой сердечной слабости. Но только ли это ей предстояло пережить!
Марина же, проезжая мимо одного пронзенного турка, вдруг приостановилась и с размаху пнула кол ногой, так что с головы казненного свалился тюрбан; Марина после еще и плюнула на этот головной убор, который османские мужчины так почитали.