Орлиное гнездо
Шрифт:
Василе Поэнару был потрясен, а Раду Кришан дал дочери затрещину за несдержанность; она вскрикнула и поморщилась, но извиняться не стала и явно чувствовала себя полностью удовлетворенной.
Боярин, хотя наружно и рассердился, несомненно, в душе тоже остался полностью удовлетворен.
Но пока это было только лихачество – Кришаны хорохорились, как иные сильные духом преступники, которых в цепях ведут на казнь. Когда им предстал Тырговиште, все они присмирели.
Был белый день – и Тырговиште был бел и уныл: на город спустилась зима, казавшаяся похоронами их надежд.
Раду
Однако у городских ворот их ждала неожиданность – огромная и ужасная, как представилось всем без исключения: стражники их приветствовали почтительно и тревожно, как долгожданных важных особ, обреченных гибели. Да: Кришанов здесь ждали, и немедленно передали им приглашение – вернее говоря, повеление явиться во дворец.
Господарь оказывал им великую честь и избавлял от неудобств, приглашая всю боярскую семью к себе – на все праздники.
Катарина закрестилась за спинами своих спутников; Марина застыла в седле, как изваяние. Мужчины тоже окаменели. Мало кто из Кришанов усомнился в этот миг, что злодей подготовил им пышную встречу: себе большую забаву, а им смерть.
Семья поехала прямо ко дворцу – не заезжая даже к жившим здесь родственникам; несколько стражников примкнули к ним, как к приговоренным. Оборванные дети и простой люд, попадавшийся им на пути, отбегали с пути Кришанов и глазели издали с жадным любопытством – как на невиданную большую охоту: облаву на таких диковинных лесных зверей, устроенную их господарем.
Им встретилось еще несколько кольев – но после дороги, изобиловавшей ими, это уже не так впечатляло; и только перед самым дворцом Раду вздрогнул и перекрестился. С длинного позолоченного кола на него смотрело то, что осталось от головы Михая Василеску: большой почет! Высокое место!
Ветер трепал длинные окровавленные волосы и бороду.
Открылись ворота дворца, и бояре проехали; попадавшиеся навстречу дворцовые служители и придворные, засматривая на коней подозрительно и испуганно, кланялись гостям. Никто еще не знал, сколько из этих благородных людей – и с чем выйдут обратно от господаря…
Большой дворцовый сад так же обнажился, как и все долины, льняные и пшеничные поля и лески вокруг; на миг утомленным, налитым кровью глазам одинаковые черные деревья также представились кольями, ждущими свои жертвы. Но в государевых палатах никаких бесчинств не проглядывалось – пока.
Марина была все время так нахмурена, что на ее пятнадцатилетнем лбу уже пролегла неисчезающая продольная морщина; впрочем, это едва ли ее испортило более. Молодая госпожа Поэнару, ощущавшая себя неизменно – Кришан, надвинула низко на лоб нарядную бархатную шапку с меховым околышем и сделалась как никогда нехороша собою, как никогда такою, какою была, когда ей не требовалось себя золотить для других…
Они спешились, передав коней княжеским конюхам; и затем, устало и обреченно, уже не изумляясь красоте и пестроте убранства палат – фрескам, мозаике, золоту и серебру, драгоценному дереву, - последовали за проводниками. Кришан гадал, оказался ли кто-нибудь из бояр в таком же положении, как они: найдут ли они во дворце товарищей по несчастью?
Но бояре и собственною гордынею, и волею Влада Дракулы были разделены – и представали перед его судом поодиночке.
На полдороге и Кришанов разделили: двум женщинам, матери и дочери, предложили проследовать на женскую половину, где жили другие знатные жены. Великая честь! Марина даже оживилась и стала посверкивать по сторонам глазами почти с прежнею заносчивостью.
Ей с матерью отвели одну комнату на двоих – правда, большую и богато обставленную, хотя и слишком пестро, кичливо, после единообразия и строгости огромных залов замка Кришан.
Когда стало можно сесть, Марина тут же опустилась в кресло, выпустив из-под шапки и покрывала измученные косы, змеями развившиеся по ее груди. – Как устала, - пробормотала она. – Где же тут слуги?
– Марина, помни, где мы сейчас, - прошептала с большой тревогой мать, так и не осмелившаяся еще сесть. – Здесь тебе нельзя показываться простоволосой - здесь жены в великой строгости!
Марина лениво улыбнулась, накрутив на смуглую руку одну черную косу. После свадьбы она как будто позволила себе распуститься, и волосам тоже дала волю – выпустила наружу часть дремавшей в себе женской силы.
– Здесь живут и жены княжеского рода, - пробормотала она; глаза ее сверкнули. – Вот бы познакомиться с княгиней! Я слышала, что она совсем молода!
– Куда! – воскликнула Катарина, совсем сведя брови. – Куда замахнулась, не успела приехать!
Потом госпожа Кришан успокоилась и тоже села в кресло; и от собственного тяжелого головного убора избавилась. – Погоди, - одышливо прошептала она, обмахиваясь ладонью. – Будут тебе и слуги, и все, что хочешь… Конечно, князь не оставит нас без внимания…
Слуги и в самом деле явились незамедлительно – две красивые девушки для помощи обеим знатным госпожам и три дюжих молодца, которые тащили чаны с горячей водой и большую медную ванну. Поставив это все, мужчины низко поклонились, не поднимая глаз, и тут же поспешили исчезнуть с запретной половины.
Девушки наполнили для них ванну – для обеих, чтобы одна выкупалась после другой; Марина поджала губы, но почтительно предложила матери вымыться первой.
Та отказалась: пусть в свежей воде искупается ее дитя, а она пока отдохнет.
Когда обе гостьи привели себя в порядок, сменив платье, умастившись и обвесившись украшениями – чтобы выглядеть достойно своего рода и нынешнего положения, – им принесли поесть, прямо в эту комнату. Мать и дочь, пусть и неосознанно, ждали, что их пригласят куда-нибудь, но, должно быть, время еще не пришло. До самого вечера они просидели в своих высоких и богатых, но тесных покоях – тесных для двух повелительниц ветров, лесов и равнин, которыми обе Кришан были совсем недавно: сейчас это были такие же затворницы, как и другие знатные жены из дворца князя Влада. Еще даже хуже.