Орлы и ангелы
Шрифт:
Это было ВСЕ, кричу. Все! Больше мне рассказать тебе нечего. И ни малейшего представления о том, как мы будем убивать время дальше!
Все. Это было волшебное слово. Сезам, откройся. В «домике» что-то опрокидывают, грохот, и вот она в дверях, привалившись к косяку, скрюченная, но на своих ногах. Утренние лучи зеркалят на голом черепе.
Все, переспрашивает она.
Все.
И ничего кроме. Сказать нам друг дружке явно нечего. Она стоит, и не более того, стоит и моргает на солнце, приводит в порядок, должно
31
ЕВРОПА
Какая-то мамаша заталкивает двоих детишек обратно в подъезд, ретируется и сама. Следующего прохожего я готов встретить с распростертыми объятиями, как собственного убийцу, он, однако же, резко меняет маршрут и переходит на противоположную сторону улицы. На рубашке у меня кровь Клары, и ко всему телу липнут ее чертовы волосы. Косу я вытаскиваю из кармана и выбрасываю в ближайший люк, на ней приходится потоптаться, чтобы продавить ее через решетку. Покончив с этим, возвращаюсь домой.
Она помылась и надела чистую футболку. Черт ее знает, где она ее до сих пор припрятывала. Она сидит на низенькой стене, упершись локтями в колени и подбородком в ладони, каким-то непостижимым образом она кажется белой, страшно белой, как лысый младенчик Христос или один из безъязыких ангелов Джесси. Я жду, пока она не заговорит первой, но такого одолжения она мне не делает.
Лиза, в конце концов заговариваю я сам, ты мне кажешься наваждением, и, поверь, это чувство не из приятных.
У меня, говорит, целое множество не слишком приятных чувств.
И что должно означать это внезапное воскрешение?
Мой голос звучит трезво, как где-нибудь в булочной, и такое ощущение, будто говорю не я, а кто-то другой — и стоящий у меня за спиной, потому что я его не вижу.
Ты же сам сказал, что рассказ закончен, отвечает она.
Хорошо, говорю, попробуем по-другому. А что тогда означает эта игра в Спящую красавицу?
Ах это, говорит. Просто тебе легче управляться с больными. Ты способен довериться только слабым и склонным лишаться чувств. Я поняла это с самого начала. Это было едва ли не первым, что я про тебя поняла.
Я этому, говорю, просто не верю.
Хочешь верь, хочешь не верь, говорит. Но ты действительно рассказал мне ВСЕ?
Я тебя ухайдокал, отвечаю.
Не знаю, говорит, замечаешь ли ты это сам, но все твои попытки кого-нибудь ухайдокать заканчиваются самым плачевным образом. Даже попытка ухайдокать себя самого.
У нее за спиной в траве валяется лопата. Когда я делаю шаг в этом направлении, Лиза поворачивается.
Значит, яма предназначена для меня? А я-то думала, что ты выкопал собственную могилу.
Хватаю лопату, заношу над ее головой, белый череп Клары кажется яйцом, поданным
Что это, восклицаю.
Телефон, говорит она, что же еще. И по всей вероятности, звонят не мне, а тебе.
Поднимается с места и идет, уперев руки в бока, в сторону «домика», идет с такой осторожностью, словно воздух скомпонован из тончайших стеклянных пластин, друг к дружке плотно подогнанных, и ей нужно раздавить как можно меньше из них. Звонок умолкает, она выходит из «домика» с мобильным телефоном, которого я здесь вообще ни разу не видел, и подает его мне.
Алло, говорю.
Это он.
Привет, говорит, Максимальный Макс.
На хер это, говорю, Росс.
И это поначалу все, что можно сказать. Мы молчим, я слышу, что он курит, закуриваю сам. Потом прочищаю глотку.
Где, говорю, к дьяволу, тебя носило все это время? Я тебя жду.
А я тебя, говорит.
Может, нам пожениться? Голос у него звучит непринужденно. И затягивается он вдвое реже моего.
Слышал, говорит он, что ты рассказал свою историю до конца?
Слышал, переспрашиваю, от кого?
Он дает мне возможность додуматься самому.
Означает ли это, что дрянь все время работала на вас?
Нет, говорит, она работает только на себя. Но у нас с ней договоренность.
Какая именно?
Мы не чиним ей препятствий, а она снабжает нас копиями твоих сентиментальных признаний. Она была уверена, что только ей одной известно, как вытянуть из тебя буквально все. И признаться, звучало это убедительно.
Смотрю на нее, а она опять сидит на стене, и вид у нее совершенно безучастный, чуть ли не отсутствующий.
Да, говорю, это и впрямь было убедительно. И весьма успешно.
И все же, говорит он, я не до конца разобрался, и у меня такое ощущение, будто выпала одна важная часть.
А конкретней, спрашиваю.
Нам нужно встретиться, отвечает.
Потрясающая идея, говорю. Не забудь прихватить с собой ручной огнемет.
Да-да, Максик, отвечает, договорились.
Называет время и место, вечером в «Европе», отсоединяется. Я возвращаю телефон Кларе.
Ты сошла с ума, говорю.
С чего бы это?
Ты, похоже, так и не поняла, что это за люди.
Сидит на низенькой стене, стиснув колени и понурившись, на меня не глядит, обращается к цементному покрытию.
Скажи еще, что ты за меня переживаешь.
До этих пор я не отдавал себе отчета в том, переживаю я за нее или нет, может, дело обстоит именно так, а может, я считаю, что право причинить ей зло принадлежит мне одному. Мы с ней заключили сделку: моя история в обмен на ее достоинство, свободу, здоровье, короче говоря, в обмен на ее личность. Дело обстоит так, и только так.