Оружие скальда
Шрифт:
Дагейда прижалась к теплому волчьему боку, зарыла холодные руки в густой мех и затихла.
Утром Торвард проснулся от легкого прикосновения к лицу, как ему показалось. Он открыл глаза. С неба светил серый рассвет. Ингитора сидела рядом и молча смотрела ему в лицо. Руки ее были зябко сжаты на груди под плащом.
— Что ты смотришь на меня? — спросил Торвард, не шевельнувшись, и Ингитора тихо вздрогнула от неожиданности. — Может быть, думаешь, не отрезать ли все-таки мне голову?
— Мне три человека обещали подарить твою голову, — с усталым
Торвард поднялся и сел. В голосе Ингиторы звучала такая безнадежная грусть, словно она лишилась последнего средства утешиться когда-нибудь. Лицо ее погасло, было бледно, под глазами темнели тени.
— Если бы я мог дать что-нибудь тебе взамен… — нерешительно начал Торвард. Он сам не знал, что можно ей предложить, но готов был на все, чего бы она ни попросила. Только бы она попросила хоть что-нибудь!
— Я от тебя ничего не возьму! — грустно ответила Ингитора, и за грустью ее была твердая убежденность, что она поступает как должно.
— Я ведь отпустил Эгвальда ярла и всех его людей. Я ничего не взял у них и ничего не потребую больше. Он… Ты ведь любишь его? — вдруг спросил Торвард, и для этого вопроса ему понадобилось все его мужество. И ответа ее он ждал с таким страхом, какого не испытывал давно. Если вообще когда-нибудь испытывал.
Ингитора подняла на него глаза, и в них не отразилось ничего. Она казалась закрытой на замок.
— Я не люблю никого! — медленно и четко, выделяя каждое слово, ответила она. — И никого не хочу любить. У меня нет сил. Все обман — и любовь, и ненависть. Счастливы альвы и тролли — они не знают ни того ни другого. Твоя Дагейда счастливее меня.
— Нет. Дагейда не счастливее. Она наполовину человек. И она унаследовала от матери способность ненавидеть. Она не умеет любить, но умеет ненавидеть. У нее тоже был отец, и он был убит. Она ненавидела моего отца, а теперь меня…
Торвард прикусил губу, внезапно сообразив, что в этом есть сходство между ними — Дагейдой и Ингиторой. Но девушка, сидящая возле него, была последней на всем свете, в ком он хотел бы увидеть хоть что-то общее с ведьмой Медного Леса.
Ингитора снова подняла на него глаза.
— Знаешь, я никак не привыкну, что ты — это он, — сказала она. Молчание требовало сил, которых у нее сейчас не было, а слова, даже обращенные к нему, облегчали тяжесть на сердце. — Не могу понять, что Торвард — это ты.
Торвард помолчал. Он понял ее, и это было ему и радостно и мучительно одновременно.
— Но Торвард — это я, и ничего тут не поделаешь! — со вздохом сказал он. — От самого себя не убежишь. Я не змея, чтобы вылезать из старой шкуры, даже если она не нравится. И своего прошлого не переменишь. Я тебе говорил… Если бы это зависело от меня, я бы этого не сделал.
— Пойдем! — Ингитора подавила вздох и поднялась на ноги. Она уже не в первый раз слышала эти слова и даже верила им, но они ничего не могли переменить. — Мне здесь не нравится. Раньше ОНА была позади, а теперь впереди. Нам все равно идти к Великаньей Долине — так пойдем побыстрее.
Стоя
При солнце в светлое, сильное время ведьме трудно было разбудить древнее темное колдовство. Оно сильнее всего ночью, но еще до ночи они будут здесь! Ей было некогда ждать. И лицо Дагейды кривилось судорогой бессильной ярости: ей мешало солнце, но не в ее власти было прогнать его с небес.
Ингитора устала, но все прибавляла шагу. Они шли мимо Раудберги, тень страшной горы нависала над их дорогой. Оглядываясь на нее, Ингитора видела на вершине стоячие камни, и каждый из них казался живым существом, грозящим неведомой могучей силой. Ингитора крепче сжимала в руке ясеневую палку с рунами, окрашенными их смешанной кровью. Она казалась более надежным оружием, чем даже меч.
Великанья Долина была уже близко, отчетливо виднелись две горы, ограждавшие ее по бокам, и вершина той, дальней, запиравшей долину с севера. Торвард говорил, что она называется Пещерная Гора, потому что в ее ближнем склоне находится пещера Свальнира.
— Как по-твоему — мы успеем сегодня дойти до кургана? — спросила Ингитора.
— Дойти, может, и успеем. Но едва ли у нас останется время на что-нибудь еще.
— Я говорю к тому, что ночью здесь слишком опасно. Я не знаю, что может ОНА вблизи своего гнезда. Даже ты, наверное, всего не знаешь. Гораздо умнее быть в Турсдалене в самый полдень, когда вся нечисть бессильна.
Торвард остановился.
— Мне было бы глупо тебе не верить после всего, что случилось с нами здесь. Но полдень давно миновал. Что ты хочешь сделать — остановиться на ночь здесь, а через Турсдален идти завтра?
— Сейчас, я думаю, нам стоит еще пойти вперед, но в Турсдален не заходить. Мы заночуем перед ней, а в полдень пойдем дальше. Что ты думаешь?
— Я думаю, что тебе виднее. Но тогда нам нечего так торопиться.
— Я сама не знаю, что меня так гонит, — призналась Ингитора и недоверчиво огляделась по сторонам. — Мне все кажется, как будто нас преследует что-то страшное. И хочется бежать со всех ног. Как будто в Великаньей Долине можно укрыться.
— Я думаю, что это ЕЕ старания. Ей вовсе не хочется, чтобы мы шли через Турсдален в полдень, когда она ничего не сможет сделать. Она заманивает нас туда на ночь глядя.
— Так, может, не пойдем? Остановимся здесь? — Ингитора вопросительно посмотрела на своего спутника. В ее противоречивых чувствах к нему было немало уважения к его уму и умению разбираться, что происходит вокруг и что теперь делать.
— Тогда мы не успеем пересечь Турсдален вовремя. Лучше всего сделать так, как ты сказала, — заночевать прямо перед долиной и перейти ее в полдень.