Оружие Вёльвы
Шрифт:
– А где… этот? – осознавая значение случившегося, Снефрид обхватила себя за плечи, чтобы скрыть дрожь.
– Мы его вынесли, за дровами пока лежит.
– Покажите.
– Ну, если ты хочешь… Рожа такая разбойничья, приятного мало…
У Снефрид сильно билось сердце – и от волнения, что ее сокровище было в такой опасности, и от догадки… испуга… надежды на то, что она могла сейчас увидеть.
Она наскоро обулась, и хирдманы дозорного десятка, взяв факелы, проводили ее за поленницу, где пока положили покойника.
– Мы его не знаем, – говорил по пути Эрленд, освещая ей дорогу факелом. – Не из наших. Может, из местных. Надо завтра кое-кого из них позвать, может, признают эту рожу разбойничью.
– Да он больше на изгнанного похож, – сказал еще кто-то сзади. – Мне один мужик с хутора жаловался на днях, у них козленок с пастбища пропал, а у тестя его рыбу с сушилки унесли, он хотел конунгу жаловаться, а я говорю – не наши это, для наших конунг ваших податью обложил, а сверх того мы не…
Под эти разговоры дошли до места. Тело лежало на земле за грудами дров, с головой завернутое в чей-то плащ. Кто-то из хирдманов отвернул край.
Свет факела упал на тело. Снефрид содрогнулась. Лицо совсем не пострадало, и она сразу узнала покойника. Совершенно непримечательные, эти черты навеки запечатлелись в ее памяти.
– Неудивительно, Эрленд, что вы не услышали, как он прошел, – тихо сказала она, не сводя глаз с лица покойного. – Этот человек всю жизнь был викингом и носил прозвище Тихий Волк…
– Так он оборотень, да? – сообразил Гисль.
– Как раз полнолуние кончается!
– Сразу по роже видно!
– Ну вот, а мы думали!
Снефрид дрожала от волнения, но при этом чувствовала, как падает с сердца тяжкий груз. Вегард Тихий Волк долго жил с безумной мыслью вернуть в мир живых своих погибших побратимов, но боги, зная, что из таких дел ничего хорошего не выходит, направили его по более разумному пути, и теперь он сам присоединится к товарищам в Валгалле…
Снефрид была склонна простить дозорных, которые, хоть и утратили бдительность, обсуждая погребение Альрека, все же исполнили свой долг и не допустили кражи. Но, конечно, совсем скрыть это происшествие было невозможно – шум слышали слишком много людей, – и по мере того как с поля возвращались захмелевшие и усталые участники похорон, весть о нем распространялась все шире.
– Не брани их, прошу тебя, – говорила Снефрид Эйрику, пока влажной тряпкой смывала с него пот, пыль и засохшие капли крови Альрековой посмертной невесты. – Они проворонили, как он пробрался в чулан, но меж тем они совершили великий подвиг – прикончили последнего из людей Стюра Одноглазого.
– Да ну? – Эйрик, и сам изрядно пьяный и усталый, лежал в полусне, предоставив Снефрид его обмывать. – Так от них кто-то остался? Мы же их всех, я думал, прикончили…
– Осталось не меньше троих. С тех пор они промышляли мелким грабежом, а может, нанимались к кому.
– Так этот тролль уже давно за тобой ходит, я помню. Чего ему надо?
– Мой муж несколько лет назад выиграл в кости одну вещь, а проиграл ее Хаки Тюленьи Яйца – один из этих троих. Но им эта вещь была дорога как память о Стюре, и они все пытались заполучить ее назад. Но теперь с ними покончено… хотелось бы верить.
Мельком Снефрид вспомнила, что судьба третьего из этих бродяг ей неизвестна. Даже имя вылетело из памяти. Асмунд… Аслейк… Аскель… что-то такое. Но о нем ничего не знал даже Вегард, и если он до сих пор преследовал Снефрид в одиночку, значит, третий так и не объявился. А теперь след оборван. Вегард и Хаки ничего ему не расскажут, а Снефрид надеялась еще до исхода этого лета покинуть Свеаланд вместе с загадочным ларцом.
Она ждала, что сейчас Эйрик спросит: что это за вещь, если люди Стюра так упорно охотятся за ней, готовые проливать свою и чужую кровь? Но он молчал. Приглядевшись, Снефрид обнаружила, что Эйрик уже спит…
– Слушай, – услышала Снефрид наутро, еще толком не проснувшись, – а что эта девка вчера такое чудное сказала?
– Что она сказала? – пробормотала Снефрид, еще не понимая, о какой девке идет речь.
Вспомнилась Ингвёр, но с нею, кажется, они расстались уже очень давно… Дней семь… восемь, десять… Все, что было до их с Эйриком поездки на остров, казалось ей случившимся несколько лет назад.
– Ну эта, которую Альрек с собой забрал. Она сказала, что у него через зиму родится сын и станет конунгом свеев. Как это может быть? Мы его хорошо проводили, он не станет возвращаться. А те мертвецы, какие возвращаются, я много таких случаев знаю, они шею свернуть кому-нибудь могут, а вот ребенка сделать – слава Фрейру, нет!
Эйрик еще подумал и добавил:
– Может, она хотела сказать, не у него родится, а у меня?
Эта мысль для Снефрид была новой; мелькнула испуг, что это «у Эйрика» может означать «у нее самой». Но потом она окончательно проснулась и все вспомнила.
– Нет, она правильно сказала. – Снефрид села и убрала волосы с лица. – У Альрека родится сын. То есть у Ингвёр. От Альрека.
– Да ну? – Эйрик приподнялся на локте. – Так она беременна?
– Ну смотри, – Снефрид задумалась, – это могло случиться вскоре после Середины Лета, когда она сюда к нам попала. Раз, два, три… – Она посчитала для верности на пальцах, – когда кончится месяц гои [38] , вскоре после него и наступит ее срок. Будет конец первой зимы после его смерти. Все сходится.
38
Месяц гои – с середины февраля по середину марта.
– Но как этот ребенок может стать конунгом свеев?
– Как? Эйрик, ты же сам отдал Ингвёр Бьёрну Молодому. И когда у нее родится первый сын…
Эйрик еще подумал.
– Так ты думаешь, он на ней женится…
– Почему бы и нет? – весело сказала Снефрид. – Вот видишь, как хорошо ты поступил, что не сделал Ингвёр посмертной спутницей! Теперь у твоего брата будет сын, а ты же помнишь, что об этом говорит Один [39] !
Эйрик кивнул, помолчал, потом вздохнул:
39
«Сын – это счастье, хотя бы свете отца не застал он». (Старшая Эдда, пер. А. Корсуна)