Оружие Вёльвы
Шрифт:
Сидя на корме, Снефрид оглядывалась посмотреть, как удаляется каменная пристань Кунгсгорда и стоящие возле нее боевые корабли. Черные на синем фоне неба, они как никогда напоминали спящих драконов. Опасаться было особо некого – в час отплытия все обычные люди уже спали, – но привлекать внимания к их поездке не стоило. Поэтому Эйрик был одет в самую простую одежду, а Снефрид – в старое серое платье своей тетки, ее же грубую накидку и серый чепчик, которые носила в первые дни после отъезда из дома. Надевая их снова, она почувствовала, что за эти дни стала намного ближе к Хравнхильд, чем была месяц назад.
Но и Хравнхильд она не стала. У Снефрид появилось собственное лицо под колдовской маской, пусть она еще не совсем хорошо его знала.
Эйрик тоже об этом подумал. «Ты опять как в тот день, – сказал он, зайдя за ней в спальный чулан и увидев ее в этой одежде. – Маски не хватает».
«Если она нужна, я возьму ее с собой. Хравнхильд же в тот раз была в маске, да»?
Под «тем разом» они оба привыкли понимать день его посвящения, когда у выхода из пещеры его встретила Хравнхильд в медвежьей маске.
«Будет не как в тот раз. Тогда мы шли на драку и призывали Одина для боевой ярости. Пока дойдешь до женщины, там уже мало что останется. Те женщины надевают маску, потому что они, ну, как великанши, что переносят человека из Нифльхель в Мидгард. Но сейчас я ни с кем драться не собираюсь, и я буду призывать… другого Одина. Думаю, ему будет приятнее видеть тебя как есть».
Снефрид не спрашивала, что значит «другого Одина». Людям известны десятки его имен, отражающие десятки его сущностей, но и это далеко не все. Которая его сущность будет призвана сегодня? Так далеко знания Снефрид не простирались, но госпоже Фригг это известно…
И сегодня она, Снефрид, узнает нечто такое, чего не знала Хравнхильд. Было чувство, что Хравнхильд долго вела ее за руку по уже изведанным местам, но вот они дошли до предела и дальше Снефрид предстояло идти самой. Страшно ли ей было? Да, в какой-то мере страх и есть ключ, что открывает двери неведомого – не испытывая его, за границы известного не выйти. По-настоящему неведомое там и начинается, где возникает страх. Но, следуя за ним, можно раздвинуть эти границы и преодолеть страх. Дело это очень рискованное, но Снефрид верила в своих вожатых и оттого ее страх сопровождался нетерпеливым, самоотверженным любопытством. Эйрик неторопливо греб, сидя к ней лицом, серая шапка из валяной шерсти, под которую он убрал волосы, была надвинута на самые глаза, и Снефрид сейчас видела в нем не «морского конунга», не своего «питомца» как вирд-коны и даже не мужчину, с которым делила постель уже с полмесяца – а того таинственного, закутанного в серое вожатого, который однажды явится перед каждым из смертных. Этого вожатого она все равно не знала, но знакомство с «морским конунгом» подкрепляло ее уверенность. Оно само по себе изменило ее и подготовило к встрече с тем, серым.
Нужный им островок находился недалеко, и вскоре лодка пристала к низкому каменистому берегу. Наступила полночь, сгустились сумерки – пора самых светлых ночей уходила. Снефрид взяла на руки ягненка, Эйрик взял на руки ее и перенес на бурую каменную плиту, спускавшуюся с берега в воду. Потом устроил лодку между камней, а веревку от кольца на носу привязал к ближайшей сосне, запустившей толстые бурые пальцы корней в расселины у воды. Вынул из лодки довольно большой сверток – какую-то большую темную шкуру.
Оглядевшись, они двинулись вдоль берега.
– Вот здесь, – на поляне между соснами, выходящей к заливу, Эйрик опустил наземь свой сверток.
Потом снял шапку, и длинные светло-рыжие волосы упали ему на грудь.
– Ну, я пойду.
– Нить, – напомнила Снефрид.
Поединок Бьёрн и Альрека был вчера, и два дня Эйрик носил наговоренные путы. Он расстегнул пояс, стянул рубаху и подошел к Снефрид. Она вынула из ножен на поясе небольшой нож, собирась перерезать нить, но Эйрик отвел ее руку:
– Я хочу как в тот раз.
Снефрид показалось, что он слегка улыбается. Ожидать этого было трудно: эти два дня он прожил как в полусне, его душа была опутана и пленена. Внезапная гибель брата перевернула его душу, тянула ее в нижние миры, но Эйрик не мог воспользоваться своей силой и проходил все это время, как призрак, не принадлежащий ни той стороне, ни этой. Откладывать новый переход было никак нельзя.
Как тогда на Ольховом острове, Снефрид перекусила нить и поцеловала его плечо. Эйрик приподнял ее подбородок и нежно поцеловал в губы. При этом он сохранял такой же отрешенный вид и даже немного хмурился, будто старался этим поцелуем самому себе напомнит, что он – человек.
– И ты это тоже сними, – он кивнул на ее платье. – Когда здесь будет Один, он не сможет ждать. Платье пострадает.
Снефрид намотала нить на подобранный камень и зашвырнула в воду. Обернулась – Эйрик уже шел прочь, держа под мышками с одной стороны свою медвежью куртку, а с другой – ягненка.
Когда он скрылся за темными кустами, Снефрид еще постояла, глядя на небо и воду, одинаково синие и гладкие, и на белое око луны меж ними. Об Эйрике она не хотела думать – ей оставалось только ждать. Она смотрела, смотрела, пока два одинаковых залива и две одинаковые луны, соединенные белой дрожащей дорожкой, не заполнили все ее существо. Темнота сгущалась, хотя благодаря луне оставалась еще прозрачной, и казалось, что можно, если вдохнуть слишком глубоко, втянуть в себя весь этот мир – небо, воду, луну, остров и сосны. Ведь этот остров – и есть Средний Мир, а она – и женщина, и богиня, единственная женщина между небом и морем, подруга луны.
Снефрид расстелила на каменистой земле медвежью шкуру, неторопливо разделась с таким чувством, будто освобождается от лишнего, ненужного, и села на шкуру, продолжая глядеть на залив. Лунный свет скользил по ее коже, одевая ее в сияние и подтверждая их родство. Она распустила волосы, чтобы и они напитались лунным светом: она разглаживала их, пропуская между пальцами, любовалась их блеском – теперь никто не отличит одну от другой, небесную луну от земной. Упади сюда чей-то взор – поверил бы, что луна спустилась на каменистый остров отдохнуть от своих вечных странствий и зная, что здесь некому ее потревожить.
А может, она назначила здесь встречу кому-то, кто от тоски по ней не спит девять ночей…
От ветерка по обнаженной коже пробежали мурашки, и все существо Снефрид затрепетало – она казалась себе такой же легкой и подвижной, как поверхность воды. В ней нарастало ожидание, постепенно переходя в нетерпение. Она чутко прислушивалась к ночи, но не различала ничего, кроме легкого шума ветра в ветвях. Она ждала, что вот-вот из мрака донесется рев разбуженного зверя – но ничего подобного не было, лишь чайки кричали над заливом.