Оружие Вёльвы
Шрифт:
Потом обернулась к Снефрид. Главного ее сокровища при ней сейчас не было.
– А ты… ты отдашь мне…
Она глянула на Снефрид, выразительно расширив глаза. Ингвёр не решалась упомянуть о жезле, но Снефрид ведь знает, как он важен для хозяйки.
– Что? – Снефрид, хмурясь, поднесла ко лбу руку с нитью. – Забудь об этом. Никакого жезла у тебя больше нет. И у меня его нет. Он там, где его достанут разве что дочери Эгира. Пойдем, я отведу тебя на пристань. И… – Снефрид замерла на пороге чулана, с трудом находя нужные слова среди воя встревоженных духов, – постарайся послужить Бьёрну Молодому лучше, чем служила его деду!
О судьбе той лодки из Дубравной Горки, на которой они приехали сюда с Хольти, Ингвёр не задумывалась, но у Бьёрна имелась своя лодка, с парусом и шестью гребцами. Он взял с собой на Алсну мало людей, чтобы его не заподозрили в воинственных намерениях. Напрасно, думал он сейчас, пока вместе со своими людьми торопливо проверял, все ли в порядке, ожидая, пока приведут Ингвёр. Он и шестеро хускарлов – это все-таки семеро мужчин, известная сила. В паре Ингвёр и Хольти не было ни одного мужчины – раб ведь не считается, – и тем не менее они наделали больше вреда, чем двадцать вооруженных викингов: едва не убили наложницу Эйрика, что в итоге привело к поединку и гибели Альрека, а его, Бьёрна, сделало убийцей близкого родича.
Это было последнее, что Бьёрн сейчас мог осмыслить; о проклятии, которое принял вместе с Ингвёр, и его последствиях он пока не думал. К тому же рана на лице, наспех перевязанная, причиняла сильную боль, а боль путала мысли.
На длинном каменном причале стояли люди Эйрика, глядя, как Бьёрн спешно готовится к отплытию. Лица их были мрачны, и Бьёрн, хоть и не бы трусом, невольно ежился под этими взглядами. Он убил одного из двух вождей, пусть и младшего. Они ему этого не простят, и дальнейшая жизнь не обещает покоя.
Вот на причале возникло движение, показались две торопливо идущие женские фигуры. Одна была Снефрид, в другой Бьёрн с облегчением узнал Ингвёр. Она шла своими ногами и выглядела вполне невредимой, только была бледна и лихорадочно озиралась. «Ингвёр Злополучная» – вспомнил Бьёрн слова Эйрика. Девушка подошла к мосткам, Бьёрн протянул руку, чтобы помочь ей перейти в лодку; она взглянула на него и сильно вздрогнула, едва не отшатнулась. Он не подумал, как выглядит: со свежей раной на лице, наскоро перевязанной льняной ветошью, с кровавыми пятнами на одежде, со спутанными волосами. Но Ингвёр быстро опомнилась и подала ему руку: ее пальцы были холодны как лед.
Она села на носу, напротив Бьёрна. На ее бледном лице веснушки проступали ярче обычного, в чертах Бьёрну померещилась серая тень ее нового прозвища и созданного им тяжелой судьбы. Даже синие глаза блестели как-то жалко. Она старалась храбриться и сохранять надменный вид, но, Бьёрн видел, что она кутается в накидку, пытаясь скрыть дрожь.
Наконец отплыли. Снефрид единственная подняла руку и слабо помахала на прощание, благословляя их дорогу. Подняли парус, и свежий ветер понес лодку на север.
Они уплыли. В растянутой толпе удрученных, разозленных, подавленных хирдманов Снефрид одиноко брела вверх по широкой тропе, к усадьбе. Она пожалела бы Альрека, если бы у нее оставалось для него место в душе, но все ее чувства поглотила тревога за Эйрика. Пальцы стискивали белую нить с девятью узлами. Как долго ей держать Эйрика скованным, не пускать Одина-Бурого в его душу? Пусть Бьёрн с Ингвёр уже уплыли – опасность для них беспокоила Снефрид меньше, чем опасность для самого Эйрика.
Вот усадьба. Вот на дворе повозка, запряженная двумя лошадьми – это от курганов привезли тело Альрека и теперь, уложив на щит, несут в дом.
Войдя в грид, Эйрика она не увидела. Хирдманы, замечая ее ищущий тревожный взгляд, показывали ей глазами на дверь спального чулана. Обычно Эйрик не заходил туда днем, но сейчас чувствовал потребность скрыться с глаз, как раненый зверь. Снефрид заколебалась: пойти к нему или лучше оставить его одного? Не решаясь нарушить его уединение, она села на помост, сложила на коленях руки с зажатой белой нитью. Хирдманы замечали эту нить и, видимо, понимали, что она означает.
Дверь чулана распахнулась. На пороге показался Эйрик – все в той же рубахе, что была с утра, с кровавыми пятнами на подоле.
Он сразу увидел ее и приглашающей кивнул:
– Снефрид!
К ее облегчению, Эйрик не выглядел склонным к буйству. Он выглядел очень усталым, но спокойным.
Снефрид подошла к нему. Он пропустил ее в чулан и закрыл за ними дверь. Сел на лежанку, сцепил перед собой руки, грязные от засохшей крови и пыли, опустил голову. Длинные светло-рыжие волосы свесились и закрыли лицо, широкие плечи сгорбились. Снефрид вздохнула: он походил на Тора, проигравшего битву с турсами. Но она оставалась на месте и молчала. Ему не нужно, чтобы его жалели.
– Снефрид! – Наконец он поднял голову, убрал волосы с лица и взглянул на нее. – Я так больше не могу. Что у тебя там? – Он перевел взгляд на ее бок, где под платьем скрывалась повязка на ее ране. – Скоро ты…
– Уже почти зажило. Пусть Бьярт снимает швы, и я буду готова.
– Я мог бы и сам… Но нет. – Эйрик посмотрел на свои руки. – Если я опять почую запах крови… Теперь этот запах во мне… Я от него не избавлюсь, пока…
Снефрид содрогнулась. Он держался по виду спокойно, но он был не в себе. Боевое безумие, Одинова одержимость, вдохновленная смерть уже были в нем, и он сжимал их в кулаке, как она – белую нить. Но это не могло продолжаться долго. Однако мысль о помощи ему больше не пугала Снефрид. Прошло не так уж много времени, но она сильно изменилась и хорошо понимала, чего следует бояться. И она жаждала поскорее вернуть ему способность управляться с Одином-Бурым ничуть не меньше, чем этого желал сам Эйрик.
Глава 9
Наступала первая ночь полнолуния. Среди светлой синевы вечерних сумерек от пристани Кунгсгорда отошла небольшая лодка и двинулась через пролив на восток, к одному из маленьких необитаемых островов, где только и было что скалы, мох и немного зарослей. По виду в лодке находилась заурядная крестьянская пара: мужчина в серой шапке сидел на веслах, женщина в серой накидке держала на коленях ягненка, между ними лежала еще какая-то простая поклажа. Ветра почти не было, вода в заливе расстилалась ровная, мягкая, как шелк небес. Полная ослепительно-белая луна висела на гладком шелке, с удивлением наблюдая это отплытие: крестьянские пары в такое время не разъезжают по морю, а забираются в свои хижины и ложатся спать.