Оружие Вёльвы
Шрифт:
Эйрик не сразу ответил. Альрек лишь сердито смотрел на него: он хорошо знал, что его старший брат упрям, и даже если его решение не выглядит разумным, переубедить его не выйдет.
– Это из-за снов, – сказал он наконец.
– Из-за снов! – Альрек чуть не подпрыгнул. – С каких это пор ты стал ждать подсказки от снов?
Эйрик еще помолчал.
– Если бы я мог верно разгадать этот сон… Говорят, что видеть себя во сне голым – это к болезни. Но я был перед Ясенем, и моя спе-диса окликала меня. Может, это означает смерть. А может… некое новое рождение.
– Но чтобы родиться заново, тебе сначала придется умереть! – сказал Альрек, уже знавший об этом сне. – Сначала погибнуть со славой, чтобы тебя положили в курган, и чтобы твоя спе-диса вошла туда с тобой, чтобы умереть вместе, и только потом вы оба сможете родиться заново. Я слышал саги, это так делается. Только у кого тебе опять родиться, если ни я, ни Бьёрн Молодой не женаты? Старый пень, слава асам, уже на такие дела не способен.
– Может, и так, – без тревоги согласился Эйрик. – Но спе-диса пока еще ничего мне не сказала. Я не знаю, для чего она меня зовет.
– Ну… так пойди и спроси! – посоветовал Альрек. – Я бы так поступил. Только у меня никакой спе-дисы нет.
– Сдается мне, что судьба моя должна начаться заново. Но куда она теперь меня поведет – к удаче и славе или к поражению и смерти… Не то чтобы я одного боялся больше, чем другого… Но думается мне, эту отсрочку и я тоже могу обратить себе на пользу… А заодно и тебе.
– А мне-то как?
– Может так случиться, что тебе представится случай немного побыть конунгом!
Не ожидая от своего упрямого деда ничего хорошего, Эйрик, однако, недооценил его хитрость. Старый Бьёрн вовсе не был болен. Сам он чувствовал себя не хуже обычного, но, почти одновременно с вестью о появлении непокорного внука, получил и другую весть, еще сильнее его встревожившую.
В Уппсалу приехал Идмунд сын Гардара – пятнадцатилетний внук госпожи Трудхильд, по молодости оставленный мужчинами дома. Целый день он скакал верхом вдоль рукавов и заливов Озера, прихватив даже часть светлой ночи. От усталости и важности порученного дела, от тревоги он был бледен и едва стоял на ногах, однако твердым голосом потребовал, чтобы конунг выслушал его наедине. Хольти, любимый конунгов раб, провел его в спальный покой, где Бьёрн сидел на своем покрытом соболями ложе. Закрыв за ним дверь, Хольти привалился к ней спиной.
– Конунг, я принес тебе тревожную весть, – начал юноша, изо всех сил стараясь сохранять самообладание и не забыть подготовленную речь.
Однако с таким поручением и более взрослый человек с трудом бы управился. Хоть Идмунд и вырос внуком знаменитой колдуньи, быть посредником между нею и самим конунгом, чью жизнь она продлевала ворожбой, было уж слишком сильным испытанием.
– Тебя прислала моя… госпожа Унн?
– Меня прислала моя мать, Бергдис. Мой отец уехал к кораблю вместе с дядей Эйвиндом, а женщины той же ночью… Трудхильд… то есть Унн… призывала духов… Раз уж Эйрик появился, она должна была призвать своих духов к схватке с ним, чтобы они лишили его сил…
– Ну? – Обеспокоенный Бьёрн нетерпеливо нахмурился. – Что они сказали?
– Они ее чуть не убили! – выдохнул Идмунд. – Она ворожила, они все пели, все шло как всегда… – Он запнулся, потому что сам этого действа никогда не видел и пересказывал слова матери. – А потом Трудхильд, то есть Унн вдруг вскочила со своего сидения и упала на пол! И не просто упала, а как будто некая сила швырнула ее с помоста прямо в очаг! Между нею и очагом стояли две или три женщины, они успели отскочить, а она упала и ударилась о камни! Ее сбросила невидимая сила, какие-то враждебные духи! Если бы она просто упала с помоста, она не могла бы отлететь к очагу! А посох ее упал вместе с нею и сломался пополам!
– И что с нею? – Бьёрн подался к нему. – Она жива?
– Не очень, конунг, – юноша опустил глаза. – Ее подняли, уложили в постель… но она так и не пришла в себя. Мать говорит, что у нее, похоже, сломано два-три ребра и сильно ушиблена голова – она же с размаху ударилась о камни. И… – он зашептал, – на пальцах у нее была кровь, неясно, ее или нет. Она лежит как мертвая и дышит еле-еле, но порой кажется, что ей снятся какие-то сражения. Она немного мечется и стонет. Ее не смогли привести в сознание. Мы думали… то есть женщины думали, что она очнется, но когда она пролежала так ночь и день, и еще ночь, мать решила, что нужно тебя уведомить. Ведь пока она так лежит… кто знает, может ли она… сделать для тебя то, что от нее требуется.
Идмунд сам смутно представлял, что за услуги его старая бабка оказывает еще более старому конунгу. Ему никогда не дозволялось даже присутствовать при ворожбе. Но сам Бьёрн это знал и теперь даже осунулся, осознав, чем ему грозит болезнь вирд-коны.
Болезнь? Как бы не так. Это поражение. Она схватилась с кем-то на невидимых тропах и проиграла. Дух ее кем-то пленен или изгнан слишком далеко. Сейчас, когда со дня на день предстоит сражение с войском «рыжего ублюдка», как Бьёрн звал старшего внука, это было самым грозным предзнаменованием. Его вирд-кона потерпела поражение – и его ждет то же самое. Если не хуже. Ведь без нее, способной поддерживать его жизнь, он может просто умереть, не дожидаясь никаких сражений!
– И рыжему ублюдку останется только прийти и сесть на мое место, скинув мой труп в овраг! – вслух воскликнул Бьёрн, мысленно дойдя по этого места.
– Успокойся, конунг, прошу тебя! – с чувством воззвал Хольти, в то время как Идмунд отшатнулся. – Иначе ты сам себя убьешь гневом.
– Он не дождется! – Бьёрн погрозил в пространство. – Она ведь еще может очнуться, да?
– Н-не знаю, конунг, – пробормотал Идмунд. – Мать надеется, что да, но такого с нею еще ни разу не случалось…
Бьёрн глубоко вздохнул, стараясь успокоиться, и закашлялся.
– Ступай, – велел он Идмунду. – Поди скажи, чтобы его накормили и устроили на ночь. Утром я объявлю мое решение.
О важных делах Бьёрн конунг иногда советовался со своим сыном, но сейчас Олав был с кораблями в Норрстрёме. Никому другому не следовало даже знать о связи конунга со старой Трудхильд, а Хольти как советчика он в расчет не принимал.
Именно Хольти первым услышал о его решении. Он уже уложил конунга в постель, тщательно задвинул заслонку на окне, чтобы свет не просачивался в щели и не тревожил глаза старика, который и без того спал очень плохо.