Осада дворца
Шрифт:
— Прошло уже полчаса, как я получил эту бумажку.
— Подобный случай был в 1871 году во Франции, — грустно сказал кто-то над самым ухом прапорщика; должно быть, обладатель грустного голоса сидел с другой стороны дубовой ниши.
— Мы не можем отдать приказа о сдаче Зимнего, — взволнованно заговорил другой голос, — У нас нет точных сведений о том, каковы силы большевиков. Кто может поручиться за то, что это не простая угроза? Быть может, этот ультиматум указывает даже на их бессилие? Неужели мы уступим угрозе, когда успех
— А кстати, Александр Антонович, что грозит дворцу, если «Аврора» откроет огонь? — спросил, перебивая, человек, читавший ультиматум.
После нескольких секунд ожидания другой голос, принадлежавший, без всякого сомнения, старику и, по всей вероятности, военному, ответил:
— Он будет обращен в кучу развалин. У нее башни выше мостов. Может уничтожить дворец, не повредив ни одного здания. Зимний расположен для этого удобно. Прицел хороший.
— Как раз подобный случай был в 1871 году во Франции, — вздыхая, произнес грустный голос.
— Уступить мы можем только насилию. Но не нужно упускать из виду, что, с одной стороны, соотношение военных сил, а с другой стороны, общественно-политическое поведение всех революционных организаций таково, что мы предоставлены самим себе, — сказал солидный голос, принадлежавший по крайней мере министру внутренних дел. — Мы должны показать, что наше сопротивление не есть только стремление сохранить власть, мы не хотим бесцельного кровопролития. ..
Прапорщик, приложив ухо к стене, слушал с жадностью.
— Это они так ультиматум о сдаче обсуждают. — с ужасом подумал он, — а покамест...
— Так значит, Андрей Иванович, что же вы предлагаете ответить на эту бумагу ? — спросил человек, читавший ультиматум.
— Я предлагаю совсем не отвечать на это странное требование... Это — единственное средство сохранить достоинство носителей народных полномочий, — уверенно сказал тот же солидный голос.
— Все это очень хорошо, разумеется, насчет народных полномочий, — медленно сказал военный, только-что известивший Временное правительство о разрушительной силе снарядов «Авроры». — А покамест мы обсуждаем ультиматум, большевики, нужно полагать, занимают Главный штаб.
Юнкер в изодранной гимнастерке, с винтовкой в руке, пробежал мимо Миллера, где-то за углом в глубине коридора распахнул двери в комнату заседаний Временного правительства и вытянулся на пороге, поднеся руку к козырьку.
— Генерал-квартирмейстер Параделов просит известить Временное правительство, что Главный штаб занят большевистскими войсками!
В ПЕТРОПАВЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ
Комиссар Петропавловской крепости Лобачев, за подписью которого, был послан ультиматум, ждал ответа из Зимнего дворца: часы показывали двенадцать минут седьмого, — до истечения указанного в ультиматуме срока оставалось восемь минут.
Комиссар сунул часы в карман и вытащил кисет с табаком и трубку.
— А ведь, должно быть, не один я сейчас считаю минуты, — подумал он. — Еще семь... шесть... пять минут и...
Дверь распахнулась.
— Товарищ Лобачев, крепостная рота отказывается стрелять!
Комиссар вскочил, сделал шаг вперед, вспылил было, но сдержался и спросил, не повышая голоса.
—- Почему?
— Говорят, орудия заржавлены... Говорят, пускай сам комиссар из таких орудий стреляет.
Трехдюймовые орудия, которыми надлежало штурмовать Зимний дворец, были найдены на дворе арсенала и еще утром вытащены в «лагери».
«Лагерями» называлось небольшое пространство между крепостной стеной и обводным каналом Невы, когда-то служившее для лагерного расположения! частей гарнизона, а теперь превратившееся в место для свалки мусора.
Не было возможности выбрать иную позицию— ни втащить орудия вверх на крепостные стены, ни оставить их за стенами. Слишком близка была
цель, —- Зимний можно было расстреливать только прямой наводкой.
G наступлением темноты эти орудия были выдвинуты из-за куч мусора на заранее выбранные места у самого берега Невы.
Снаряды частью нашлись в арсеналах, частью были присланы с Выборгской стороны из склада огнеприпасов, — все было готово к тому, чтобы в условленный час начать бомбардировку Зимнего, подавая тем самым знак к всеобщему штурму. И теперь, когда этот условленный час пришел, когда через четыре минуты Военно-Революционный Комитет прикажет открыть огонь, теперь...
Комиссар ищет фуражку, поднимает воротник шинели:
— Товарищ Павлов, я иду к орудиям! Вы замените меня до моего возвращения.
Тусклые блики фонарей дрожат в темной зыби Невы; октябрьский вечер легким дыханьем дождя оседает на лицо и руки.
Через Троицкий мост с резким звоном тянутся игрушечные трамваи, лепятся к перилам кукольные фигурки прохожих.
Комиссар выбрался наконец за, крепостную стену.
Среди огромных куч мусора, в свете ручного фонаря, казавшихся безобразной декорацией, стояли орудия.
В десяти шагах от них несколько артиллеристов жались к стволам огромных оголенных ветел. ...
Один из них вышел вперед:
— Товарищ комиссар!
Ручной фонарь направляется навстречу артиллеристу, и свет его на одно мгновение задерживается на офицерских погонах.
— В чем дело? Почему артиллеристы отказываются стрелять?
— Артиллеристы не отказываются стрелять ...
Офицер держит голову прямо и смотрит в лицо Лобачева немигающими глазами.
— Артиллеристы не отказываются стрелять в случае, если им будет предоставлены исправные орудия. Эти орудия — неисправны. При первом выстреле их разорвет. Они проржавели, в компрессорах нет ни капли масла.