Осада и оборона крепостей. Двадцать два столетия осадного вооружения

Виолле-ле-Дюк Эжен Эмманюэль

Катоньятуса, имевшего своих информаторов в армии Цезаря, скоро предупредили о нависшей над ним опасности.

Он фактически предоставил убежище нескольким беглецам из Гельвеции, тем самым доведя число своих воинов примерно до шести тысяч, предположительно в основном уроженцев Вал д'Авона, готовых постоять за себя в войне с римскими войсками. Посему, собрав своих амбактов и их основных слуг, он настоял на том, чтобы те приняли во внимание небольшую численность римской армии, то, что она уже находится далеко от границ римских провинций (Нарбонская и Цизальпинская Галлия. – Ред.) и ослаблена предыдущими боями; что, хотя она и разбила гельветов в открытом бою, дело сложилось бы по-другому, если бы противник римлян расположился за стенами укреплений. Катоньятус сказал и о том, что они, лингоны, не должны страдать из-за римских усобиц, потому что они, галлы,

не вмешивались в дела провинций; что римляне, возможно, и справедливо запретили гельветам проходить через римскую территорию, но сейчас они нарушают суверенитет своих соседей и союзников, когда осмеливаются навести порядок среди них, хотя никто их об этом официально не просит; кроме того, ему известно, что эдуи, хотя и кажутся преданными римлянам, только лишь дожидаются возможности наказать последних за излишнее самомнение; что Цезарь собирается разделить свои силы и что, если жители Вал д'Авона окажут сопротивление посланным против них римским войскам, это станет сигналом к общему восстанию, которое окажется фатальным для римлян в Галлии. Катоньятус сказал также собравшимся, что следует помнить о том, что их предки заставляли римлян дрожать даже в Риме и что позорно подчиняться диктату тех, кого они ранее завоевывали.

Катоньятус взял также на вооружение стратегию рассылки своих эмиссаров, переодетых в путешественников, по домам жителей города. Они притворялись, что видели войска Цезаря, и утверждали, что видели, как те идут полуголодные и совершенно беспомощные; они утверждали, что самые лучшие из них были вынуждены отступить перед гельветами; что они потеряли три четверти своего состава и что остатки их армии состоят из необученных рекрутов и наемников, которые только и ждут возможности вернуться домой.

Такие рассказы, распространявшиеся в долине, были даже еще более эффективны, нежели речь Катоньятуса, потому что галлы всегда были склонны прислушаться к тому, что льстит их самолюбию, не задаваясь вопросом, правда ли это или ложь. Если кто-нибудь из стариков и качал головой и говорил, что было бы неплохо узнать, что от них хотят, прежде чем занять враждебную позицию, то к таким относились с презрением. Катоньятус, видя, что практически все склонны к тому, чтобы оказать сопротивление, приказал перед слабыми участками стен Оппидума навалить стволы деревьев, смешанные с глиной и булыжниками.

Вновь выкопали ров перед стенами на левом берегу и окружили палисадами ту часть города, которая оставалась незащищенной на правом берегу. Кроме того, Катоньятус приказал выкопать ров в ста шагах от Оппидума между его северным выступом и плато. Эти поспешно предпринятые работы еще не были завершены, как пришла весть о подходе римских войск. Римская пехота в стройном порядке продвигалась в долину по левому берегу реки, в то время как кавалерия следовала холмами по той же стороне. Ни один человек не оставил рядов, чтобы приняться за грабежи домов, и не было слышно никаких песен и криков. Шлемы из полированной бронзы на легионерах сверкали под солнцем, и издали войско казалось похожим на длинную огненно-рыжую змею, распускающую свои кольца в низине.

С высокой башни, занятой Катоньятусом, было видно даже малейшее движение римлян. Скоро они расположились вдоль ручья, левый фланг был напротив реки, а правый защищала кавалерия на холмах. И тогда римский военачальник Титуриус отправил в город своего посланника. Ему было дано указание объявить членам городского магистрата, что римляне прибыли сюда как друзья, но поскольку Катоньятус предоставил убежище некоторым из гельветов и дурным образом использовал свою власть, чтобы помешать эдуям поставить товары, обещанные римской армии, которой командовал Цезарь (а римская армия пришла в Галлию с единственной целью – не дать гельветам опустошить ее – то есть сугубо в качестве друзей), то они должны незамедлительно выдать упомянутого Катоньятуса и беглецов из Гельвеции военачальнику Титуриусу. Если так будет сделано, римляне дополнительно потребуют только продовольствия на десять дней – что справедливо в отношениях между союзниками; после этого они возвратятся на земли эдуев.

Катоньятус, окруженный своими главными амбактами, присутствовал на собрании членов городского магистрата, когда посланник озвучил послание Титуриуса. Видя, что некоторые заколебались, Катоньятус сказал созванным сюда людям следующее: «Перед вами – предмет ваших поисков. Я – Катоньятус; я предоставил убежище некоторым гельветам, которые являются моими друзьями и чьим гостеприимством я пользовался; я в союзе с гельветами так же, как и в союзе с римлянами. Если бы не римляне разбили гельветов, а гельветы римлян и кто-нибудь из римлян, уцелев в резне, спрятался бы здесь, сочли бы они

благородным с моей стороны выдавать их в руки их же врагов? Если такое поведение для римлян – обычное дело, тогда я стыжусь, что являюсь их союзником. Что касается этих расплывчатых обвинений о том влиянии, которое я якобы оказывал на политику эдуев, то тут мне нечего сказать. Эдуи действовали и действуют так, как им заблагорассудится, и я не собираюсь вмешиваться в их дела. Римляне должны потребовать удовлетворения у эдуев, если те не выполнили своих обязательств. Что касается меня самого, у меня римляне ничего не просили, и я им ничего не обещал: так какого черта они здесь делают? Если они хотят что-то сказать мне, так надо ли для этого, чтобы посланника сопровождал легион? Могут ли союзники так обращаться друг с другом? Иди и скажи легату, что мы у себя дома, что, если он приходит к нам как друг, мы будем обращаться с ним как с другом; но если он осмеливается диктовать нам и обращаться с нами как с детьми, мы ответим ему как мужчины, которые сами знают, как себя вести». – «Он прав! Он прав!» – раздались единодушные возгласы амбактов; и, осыпав посланника оскорблениями, его вышвырнули вон. Катоньятусу пришлось вмешаться, чтобы не дать толпе разорвать его на куски.

Титуриусу были даны инструкции проявить по возможности максимальную вежливость и уважение к жителям, чтобы не вызвать раздражение у соседних народов, и скрупулезно придерживаться условий требования, переданного посланником, – просто потребовать выдачи гельветов и Катоньятуса.

С другой стороны, ему было приказано завершить эту военную операцию с максимально возможной скоростью, поскольку у Цезаря было всего лишь несколько легионов. Поэтому легат воздержался от блокирования города и Оппидума и, так как у него были основания опасаться немедленного подхода помощи Катоньятусу, Титуриус решил, что лучше всего будет направить все усилия на плато, надеясь взять крепость решительным ударом. Однако существовали опасения, что, если Оппидум будет взят штурмом, Катоньятус и часть гельветов могут спастись бегством.

Ночью легат размышлял над планом, как он, имея восемь тысяч воинов (или около того) – столько насчитывало его войско, – сможет одновременно и помешать бегству Катоньятуса и гельветов, и совершить решительный штурм Оппидума, когда вошел центурион, чтобы сообщить, что несколько жителей просят приватной беседы с ним.

Жители, о которых шла речь, были чиновниками из нижнего города… Припав к ногам Титуриуса, они поведали ему со слезами на глазах о том, что не от хорошей жизни они покорились господству Катоньятуса и его воинов; что требования, которые днем предъявил посланник собранию, совершенно справедливы, поскольку гельветы вступили в Галлию всего лишь как мародеры, и что Катоньятус использовал свое влияние, чтобы помешать походу римлян, своих союзников, которые пришли уничтожить гельветов; что они, магистрат, не имеют власти над воинами и очень малую власть над населением, порабощенным, как и они, и обманутым агентами Катоньятуса; что этот вождь и его люди укрылись в Оппидуме и в той части города, что расположена на оконечности выступа, бросив ту часть, что была построена на правом берегу; что в действительности они умоляют легата занять эту часть города своими войсками, которые там примут с радушием и которые, как они надеются, не станут предаваться никаким излишествам, поскольку их считают друзьями.

Титуриус поднял их с колен и, дружески побеседовав с ними, пообещал сделать то, о чем они просили; но, опасаясь предательства, заявил, что должен удержать их в качестве заложников. Магистраты отдались в его власть, заявляя, что его войска увидят ворота открытыми, сторожевые посты пустыми, а жителей – в великом возбуждении, но никоим образом не враждебными, если с ними будут хорошо обращаться.

По своем приходе римляне построили паром на реке ниже города. Высланные немедленно группы разведчиков донесли, что выходы и в самом деле были свободны и что никто не появлялся за крепостными стенами.

Поэтому Титуриус занял все выходы, и к полуночи тысяча человек, отобранных из наемников, овладела нижним городом без малейшего шума или признака беспорядков. Утром галльские воины, поставленные у головной части моста, обнаружили перед собой римлян и в ярости набросились на жителей, угрожая сжечь город, как только они отгонят римские войска. Тем временем римляне разрушили несколько домов, прилегавших к голове моста, и из этих обломков построили полукруглое укрепление, выходящее своими двумя концами к реке. Вдоль речки Титуриус поставил несколько постов, а на более широкой ее части выше города он построил мост из лодок, охраняемый двумя постами с обеих сторон. Закончив это, римский военачальник с основной частью войск перебрался на северную часть плато.