Осада
Шрифт:
И он с удвоенной силой кинулся к бочке. Если удрать, пленных не возьмешь, турецкие саперы спасутся или погибнут, а город по-прежнему останется в опасности. Он должен остановить взрыв.
Между нею и Нотаром еще оставалось пятеро турок. Либо они еще не поняли, в чем дело, либо решили пожертвовать собой, чтобы дать собратьям уйти. Нотар врезался в первого плечом и опрокинул наземь, будто кеглю. Развернулся, полоснул мечом — вспорол руку другому, выронившему оружие. Оставались трое, но в дыру лезли новые, вернувшиеся помочь товарищам. Огонь уже полз по бочке. Нотар подхватил саблю, оброненную
Мгновение спустя лезвие меча вонзилось Нотару в бок. Кольчуга выдержала удар, но мегадука отлетел к стене, корчась от боли. Он повернулся — ему угрожали четверо врагов. Нотар бросился на них, заставил отступить на шаг, но выстоять против четверых было трудно. Тут же он пропустил нижнюю атаку, взрезавшую ногу. Прозевал удар по руке, выронил один меч. И вдруг все в мире будто замедлилось: турок, маячивший перед ним, занес меч для последнего удара, но вдруг выронил оружие и завалился на бок. На месте турка стоял Лонго. Греки один за другим протискивались сквозь дыру в кирпичной стене, преследуя врага.
— Ты, — пробормотал Нотар недоверчиво. — Но почему?
Лонго протянул руку, помог встать на ноги.
— Потому что вы бы сделали то же самое, — ответил Лонго. — Идемте.
Они пролезли через дыру, но не прошли и тридцати ярдов, как впереди показался Тристо, волочивший за собою турка.
— Глядите-ка, крысу поймал! — радостно объявил великан. — Это сапер. Я сам слышал, как он распоряжался взрывать туннель.
— Ты знаешь, где другие туннели? — спросил Лонго по-турецки.
— Прокляни тебя Аллах, неверный! — прошипел турок.
— Знает, — заключил Лонго. — Тристо, постарайся захватить как можно больше пленных. А потом… ты знаешь, что потом.
Тристо ухмыльнулся.
— Не беспокойтесь, они заговорят.
Он потащил пленника по туннелю, оставив Лонго наедине с Нотаром.
— Если хотите продолжить дуэль, то лучше отложить до завтра, — предложил Лонго. — Сейчас не самое подходящее время.
— Дуэли не будет, — ответил Нотар. — Вы спасли мне жизнь. Я не запятнаю свою честь и не убью спасшего меня.
— А как насчет Софии? Что с нею?
— Забирайте ее. Больше ни слова, — молвил Нотар и пошел прочь.
В свои покои София вернулась на рассвете. Константин настоял, чтобы она оставалась при нем, пока дворец как следует не обыщут и не удостоверятся в отсутствии турок. В покоях царевну ждал мегадука, и лицо его было холодным и равнодушным.
— Лука, что вы здесь делаете? — спросила она.
Нотар не ответил. Подошел и ударил по щеке с такой силой, что рот Софии наполнился кровью. Царевна осела на пол, держась за щеку. Нотар плюнул на пол перед нею.
— Между нами все кончено. Ты не стоишь меня. — Нотар направился к дверям.
— Нотар, — позвала София. Он замер. — Простите меня. Я не хотела причинить вам боль.
Нотар обернулся, и София увидела в его глазах не только ярость и боль, но и странную радость.
— Значит, царевна, жаль нам обоим. — Он скрылся за дверью.
Геннадий пробудился до рассвета от звука шагов по каменному полу длинного коридора, ведшего к тюремной камере. Невидимка остановился, звякнули ключи. Скрежетнул замок, и Геннадий встал, стараясь выглядеть собранным, невозмутимым и спокойным, насколько это было возможно после десяти дней заточения в грязной смрадной норе. Дверь распахнулась. Сощурившись от непривычно яркого света — вошедший нес факел в руке, — Геннадий различил черты мегадуки. Тот выглядел не слишком приветливым.
— Доброе утро, Нотар, — приветствовал его Геннадий. — Что привело тебя сюда в столь ранний час?
— Монах, ты свободен.
— Подтвердились мои слова о Софии?
— Да. А теперь, монах, скажи мне, каким образом ты собираешься убить султана. Я весь внимание.
ГЛАВА 20
Вторник, 8 мая, — среда, 23 мая 1453 г.
Константинополь
С 38-го по 53-й день осады
Когда взошло солнце, Мехмед стоял на пригорке вне досягаемости константинопольских пушек и смотрел, как со стены сбрасывают обезглавленные тела турецких воинов. Они будут лежать у подножия и гнить — барьер мертвечины, призванный смутить нападающих. Мехмед простоял на пригорке всю ночь, с того мига, как приказал напасть на город через туннели. Он дал себе клятву стоять и ждать, пока со стен не вышвырнут последнее тело. Такое наказание назначил себе султан за поражение.
Страшный грохот заставил его зажать уши. Слева глухо зарокотало, и сотня ярдов земли, тянувшейся от стен к турецкому лагерю, провалилась. Когда утихли отзвуки грома, со стен донеслись радостные возгласы. Через минуту грянуло вновь, взметнулась пыль, и стало меньше еще одной полосой земли.
— О великий султан, христиане обнаружили наши туннели! — прокричал запыхавшийся гонец.
— Я это уже понял, — ответил султан.
Конечно же, захваченные христианами саперы выболтали все. Долгие недели изнурительного труда — все напрасно! Следующий час Мехмед наблюдал, как одна за другой обваливаются все мины, подведенные к городу. Он слегка утешился, воображая, что обезглавленные тела, сыпавшиеся со стен, принадлежат предателям. Наконец взрывы утихли, со стены слетело последнее тело, христиане в последний раз восторженно возопили, и воцарилась тишина.
— Передай командирам войска и визирям: пусть соберутся в моем шатре, — приказал султан гонцу.
Но сам в шатер не пошел. Отправился на прогулку по лагерю, а следом, в некотором отдалении, шел верный Улу. Султан был одет как простой янычар и внимания не привлекал. Да и большинство воинов никогда его вблизи не видели. В лагере господствовало уныние. Осунувшиеся лица, потухшие глаза. Отмалчиваются, а если и говорят, то брюзжат, жалуются на нескончаемую изнурительную осаду. Мехмед присел к группе янычар, завтракавших у костра. Улу устроился поодаль, оставаясь незамеченным.