Осада
Шрифт:
— Я с ночной стражи, — вздохнул султан. — Накормите?
Седой ветеран, хлопотавший над варевом, смерил Мехмеда долгим и внимательным взглядом, но все же зачерпнул из котла белесой жижи, налил в миску и протянул. К ней добавил обломок твердокаменного сухаря.
— Кушай, набивай брюхо — если полезет.
Мехмед отломил кусок сухаря, зачерпнул жижу, отправил в рот и чуть не поперхнулся. Вкус был неописуемо гнусным. Но Мехмед все же заставил себя прожевать и проглотить.
— Не нравится? — осведомился ветеран. — Это лучшее, что я могу
Мехмед, пересилив себя, зачерпнул еще раз.
— Не такая уж большая цена за богатства и славу. Когда город падет, мы все станем богачами.
Янычары прыснули со смеху.
— Богатства, слава. — Воин рядом с Мехмедом вздохнул. — Ты говоришь прямо как султан.
— Судя по всему, падем именно мы, — добавил второй. — Только глянь, что прошлой ночью случилось. Очередной гениальный султанский план стоил нам сотни лучших бойцов, которые ни за что сгинули в этих шайтанских туннелях!
— Я дрался под началом старого султана, Мурада, — сообщил ветеран. — Если уж Мурад не смог взять этот город, много ли шансов у нынешнего юнца?
Мехмед поставил миску, встал.
Он холодно поблагодарил за еду.
— Да не за что, — ответил старик. — Мы всегда рады накормить брата по оружию.
За палатками к султану подошел Улу.
— Господин, следует ли наказать этих людей палками?
— Нет. Выясни, кто этот старик, и поставь во главе снабжения войск.
— Хорошо, повелитель.
В свой шатер Мехмед зашел в дурном настроении. Ожидавшие его Халиль и оба главных командира — Исхак-паша и Махмуд-паша — поклонились султану. Тот, не обращая внимания, подошел к уставленному яствами низенькому столу и смахнул блюда на пол. Слуги бросились убирать беспорядок.
— Оставьте! — крикнул Мехмед, затем воззрился на главного визиря.
— Халиль, скажи: что же это такое? Мне подают изысканные блюда, а моим людям достаются помои?
— Ваше величество, я стараюсь, как могу, — пробормотал визирь. — Войско такое большое…
— Не утруждай себя объяснениями. Ты больше не руководишь снабжением войска.
Халиль собрался возразить, но султан жестом приказал ему молчать.
— Для тебя, Халиль, у меня найдется работа, более соответствующая твоим талантам.
Затем, обращаясь к Исхак-паше, Мехмед осведомился:
— И что же у нас сегодня пошло не так?
— Господин, сеть туннелей под городом оказалась куда обширнее, чем мы ожидали. Мои люди заблудились, потеряли время, отыскивая путь, и христиане успели подготовиться к атаке.
— Как ты считаешь, христиане знали о ней заранее?
— Нет, о повелитель. Их застигли врасплох.
— Значит, врасплох? Халиль, нашел ли ты в наших рядах предателей?
— Да, о повелитель. Я нашел нескольких, сообщавшихся с врагом.
— Казнить их немедленно. Пусть это станет уроком всем, умышляющим против меня.
— Простите, господин, но разве это мудро? — усомнился Исхак-паша. — Боевой дух войска и так хуже некуда. Любая казнь может вызвать волнения.
— Хорошо. Халиль, пусть их казнят тайно.
— Да, о повелитель, — ответствовал Халиль. — Но хочу заметить, что Исхак-паша прав. Воины недовольны. Они говорят, что осаждать город — проклятое дело, Аллах не хочет нашей победы.
— Аллах? Аллах не хочет? — В голосе султана зазвенел гнев. — Я хочу победы — и важно только это!
— Конечно, ваше величество. Но люди устали. Они ворчат: явились, дескать, сражаться, а не копать траншеи и перетаскивать пушки. Может, нам стоит ненадолго отступить?
— А вы что думаете? — обратился Мехмед к остальным. — Согласны с Халилем?
Исхак-паша и Махмуд-паша кивнули.
— Значит, быть посему: я дарую воинам короткий отдых. По крайней мере, в одном вы правы: эту осаду следует завершить как можно скорее.
Несколько дней спустя Лонго шел ранним утром по внешней стене, осматривая причиненные турецким обстрелом повреждения. Большей частью она держалась хорошо, хотя внешняя стена Месотейхона — участка близ реки Ликос — давно превратилась в груду щебня. Лонго больше тревожили защитники укреплений, чем сами укрепления.
Прошла уже неделя с ночного нападения турок на дворец, и с той поры, за исключением обычного обстрела и пробной ночной атаки, ничего значительного не произошло. Люди привыкли к осаде, жизнь пошла своим чередом. Горожане больше тревожились не о турках, а об урожае и нехватке еды. Воинов на стенах эти тревоги не миновали — жили-то впроголодь. Многие воины-греки из числа занимавших южную стену еще ни разу не вступали в бой. Не желая без дела сидеть на стенах, они массово дезертировали. Два дня назад Лонго наткнулся на десяток таких беглецов, снявших доспехи и трудившихся на поле прямо за городской стеной. Велел вернуться на посты, но те отказались.
— Как же я могу сидеть на стене и бездельничать, когда семья умирает с голода? — пожаловался один. — На нынешних пайках долго не протянешь!
— Кто знает, когда проклятая осада закончится? — добавил второй. — Если не соберем этот урожай и не посеем новый, так сами турок и впустим за милую душу — не помирать же с голода.
Лонго отреагировал на жалобы, распорядившись дежурить на стенах посменно, так чтобы треть людей всегда оставалась свободной и могла работать на полях. Урожай собирали, но припасов все равно не хватало. Запасы таяли, строгий учет и нормы выдачи лишь оттягивали неизбежное. С каждым днем бойцы делались голоднее и слабее. Пройдет пара месяцев, и защищать стены будет некому. Город отчаянно нуждался в провианте, дозорные день за днем вглядывались в горизонт, но все было напрасно. Уильям не возвращался, и христианский флот не приходил на выручку осажденному городу.