Осада
Шрифт:
– Ты как-то невовремя об этом вспомнил, – послышался голос Геннадия.
– Нет, я не могу так, сын.
– А я могу только так, отец. Поэтому прошу, повесь трубку и возвращайся к делам. У вас их очень много, а кроме тебя, как обычно, разрулить некому. Все, прощай.
– Подожди! – я вздрогнул от этого вскрика. Казалось, он встал на колени, прежде, чем произнести последующие слова. – Я умоляю тебя, сын, пусть не сюда, но просто уезжай. Найди место поспокойнее. Я вышлю нужную сумму, пропуск, что попросишь.
– Нет.
– Сын!
– Нет, отец, – голос был спокоен. – Если я получу помощь, то не от тебя. От кого-то другого, но не от тебя, – произнес Геннадий,
До меня донесся странный звук, не то всхлип, не то вскрик. Премьер долго оставался в моем кабинете. Наконец, вышел. Белый, как сорочка, разом постаревший лет на тридцать, он посмотрел на меня пустыми стеклянными глазами и произнеся что-то хрипло, прошел дальше по коридору. Потом поняв, что идет не туда, вернулся к лестнице. И медленно, шаркая враз потяжелевшими ногами, стал спускаться все ниже и ниже. Покуда шорох его шагов перестал быть слышен.
80.
На день рождения пришло трое из пятерых обычно приглашаемых. Та, что Оперман когда-то считал своей девушкой, а потом хорошей знакомой, исчезла на прошлой неделе, обратилась, другой уехал к родным в Минск, считая себя там в большей безопасности. Так что, помимо Бориса Лисицына, Леонида навестили его старые друзья, Игнат Агафонов и Алексей Ипатов, последний больше друг Бориса, – вместе учились в МГУ, затем в аспирантуре, но вот после отношения не задались, встречались все реже и все больше, приглашенные Леонидом, у него дома. Не сошлись воззрениями: Ипатов являл собой пример типичнейшего интеллигента-либерала. Работал на соседней кафедре, изредка их пути пересекались в расписании; человек он был тихий и незаметный. Игнат же был самым молодым, да, пожалуй, самым удачливым из компании. Писатель, завоевавший популярность еще десять лет назад, в двадцать два года; тогда и сейчас он кормился на ниве «космических опер» и по случаю подарил Леониду свой последний труд, вернее, переиздание тетралогии «Поход «Святославича»» под одной обложкой, посвященной беспрерывным сражениям флагманского крейсера космического флота России, с превосходящими силами инопланетян и вырожденцев-землян, – за последними недвусмысленно угадывались представители блока НАТО. Вырожденцы, именно так они именовались в романах, крепко сошлись с насекомообразными инопланетянами и сильно досаждали русским постоянными набегами на их колонии – крейсеру без дела сидеть не приходилось.
Книги Агафонова Оперман, несмотря на подарки, не читал, но знал, те пользовались популярностью, его простой слог и дотошные батальные сцены с реками пролитой крови, а так же изрядной подперченые эротическими описаниями отдыха наших воинов, снискали большую любовь инфантильных мужчин и возбужденных подростков, охотно отдававших кровные три сотни рублей за новые сражения с кровью и клубничкой, восторгаясь трескучей пропагандой могущества России, наконец-то уделывавшей всех и вся – а хотя бы и через триста пятьдесят лет. Сказать по правде, Игнат не без трепета относился к величию отечества, иначе бы не дарил все свои выходившие опусы Оперману, считая, раз тот верит в прошедшее могущество и благодать СССР, то почему бы ему не поверить в светлое будущее обломка этой империи. Впрочем, разговоры напрямую давно закончились, и Агафонов подсовывал книги с многозначительными дарственными, не переставая надеяться на бессознательное Леонида.
Вот и сейчас. Стоило заговорить о начале развала России, он немедля вскочил с места. Заявил, что все это временно, что войска
– Я еще подумал, – добавил Агафонов неожиданно, – что это не просто проверка на прочность, но и шанс доказать себе и другим, что мы сможем. Ведь сколько стран сгинуло уже, а мы все держимся.
– Держимся? – немедля среагировал Ипатов. – Да ты смеешься .что ли. Кавказ мы уже потеряли …
– Ну конечно! Я согласен, от Кавказа надо временно избавиться пока там чечены друг друга не переколотят, а их не передушат зомби. И только потом входить. А то получается зря силы расходовать. А они на Крым все пошли.
– Еще одна авантюра. На кой черт нам сейчас Крым?
– К слову, это самое безопасное место в России, а то и мире. Ведь я не знаю страны, где была бы тишь да гладь и все боролись бы с мертвяками, как один.
– Австралия, к примеру, или Новая Зеландия, – стал вспоминать Ипатов. – Но то что Крым безопасен, так это к Корнееву. Он там огнем и мечом всех подряд, без разговоров. Ту же Феодосию, он же выжег на корню. Он там геноцид татар устроил.
– А ты бы на его месте стал их щадить? После погромов, которые они устраивали, после тысяч вырезанных русских. Еще скажи, как раньше, про Чечню, чегой-то русские забыли и в Крыму, когда это не их вотчина. Пускай режут и дальше.
– Геноцид русских татарами сильно преувеличен. Я знакомился с информацией из всех доступных источников и уверяю, что татары резали их не больше, чем русские татар.
– Будем меряться, кто кого больше нарезал? Да как только Хохляндия получила свою независимость, и Ельцин ей Крым за здорово живешь, отдал, гад, татары сразу стали требовать автономии. А поскольку были в меньшинстве, стали резать русское большинство. У нас тоже до поры до времени это стыдливо утаивали. И только сейчас посмели заговорить.
– Когда Пашков отмашку дал.
– Оставь в покое Пашкова, он у тебя с языка не сходит. Чуть что, сразу Пашков. Просто заговор какой-то против тебя и твоих демократов. Ну почему бы не признать, что ни к чему вы уже, пожили свое в истории, и ушли, и нечего нам лапшу на уши вешать. Досыта нахлебались мы демократии в девяностые, хватит уже. У нас другой способ существования.
– Вот это, именуемое Машковым?
– Если хочешь, то да. Для вас это тирания, а для нас способ жить. Без тучных нулевых я вряд ли смог бы стать писателем: настоящим, независимым писателем, получать столько, чтобы не работать нигде. И читатели, а не власть, выбрали меня, а могли выбрать тех, кто не пишет о величии России. Скажем тебя, ведь ты тоже пописывал романы, – Агафонов задел за больное место. В самом деле, прежде, Ипатов тоже пытался писать. Но не найдя особой поддержки, разве что в Интернете, в среде подобных ему, он бросил это занятие, утешая, что его время еще не настало, и что плебсу все равно требуются только зрелища в формате стерео.
– Тебя поэтому читают, что и народ вполне искренне полагает нашу страну продолжением империи. Кто по Российской империи ностальгирует, кто по советской, у дуумвирата, своя шизофрения на этот счет. Пашков поддерживает Советы, Марков склонен к царским временам. А все равно империя, какое название не придумай.
– Русские без империи ничто. Сколько уж, больше тысячи лет, мы все создавали и создавали эту империю, что царскую, что советскую. Но ведь не просто так, а именно потому, что мы такие.