Осажденная крепость
Шрифт:
В разгар их работы раздался стук в ворота. Кто бы это мог быть? Служанка побежала открывать засов. Маньцянь не сразу сообразила, что она не причесана, не подкрашена, вся пропахла кухней и никак не может принимать гостей; сообразив же, пожалела, что не успела предупредить прислугу. А та уже бежала обратно в кухню с криком: «Хозяйка!» Оказывается, пришел тот самый Чжао, который приходится хозяину родственником, и сказал, что хочет видеть хозяина и хозяйку. Он стоит у входа — так надо ли приглашать его в дом?
Весть о приходе Тяньцзяня застала Маньцянь врасплох. Прятаться было уже поздно — служанка кричала слишком громко, ее стоило бы отчитать, да это делу не поможет. Выйти к гостю? В таком виде неприлично, все-таки первый визит. Побежать в спальню принарядиться? Придется проходить через внутренний дворик и, следовательно, попасться на глаза
Тут вернулась служанка и сказала рассерженной хозяйке, что гость ушел, но обещал снова прийти в субботу после обеда. Маньцянь обругала ее и объяснила, что о приходе гостей надо объявлять тихим голосом. Прислуга обиделась, надула губы и пригрозила уйти с работы. Маньцянь разгневалась еще больше. Когда Цайшу пришел обедать, она рассказала ему о случившемся и пожаловалась на его распрекрасного братца — явился бог весть откуда да еще неприятности людям доставляет.
Хотя супруги и договаривались не устраивать вторично угощения, все же днем в субботу Цайшу принес пирожных и конфет. Маньцянь после обеда всерьез занялась своей внешностью. Прошлый раз она делала это только из вежливости — неудобно же принимать гостя непричесанной и ненапудренной. Сейчас ею двигало подспудно жившее в ней неприятное воспоминание о том, как она оказалась не на высоте в прошлый раз. Хотя Тяньцзянь не мог видеть ее, она была уверена, что теперь в его воображении жена брата — стряпуха в саже и масле, которая прячется на кухне и не смеет показаться людям. Значит, надо приложить все старания, чтобы реабилитировать себя. Сама того не заметив, она нарумянилась и напудрилась больше, чем обычно: видимо, то была инстинктивная поправка на эстетические вкусы таких гуляк, как Тяньцзянь.
В четвертом часу пришел Тяньцзянь и принес кое-какие подарки. Маньцянь сразу же почувствовала, что она приятно удивлена. Тяньцзянь вовсе не производил впечатления гуляки и шалопая, так что неприязни к нему, на которую она заранее себя настраивала, не возникло. Как все авиаторы, Тяньцзянь был крупным мужчиной, но с изящными, тонкими чертами лица, а умением держаться и вести беседу явно превосходил Цайшу. Европейского покроя костюм сидел на нем очень естественно, не ощущалось ни провинциализма, ни тем более вульгарности. При первом же знакомстве сквозь его галантное обхождение с Маньцянь стала проступать искренняя доброжелательность. Сразу почувствовалось, что человек привык бывать в обществе. Ему, конечно, было о чем поговорить с Цайшу, но Маньцянь заметила, что Тяньцзянь не хочет углубляться в воспоминания детства, как бы не забывая об ее присутствии. Напротив, он все время старался найти новые, более общие темы для разговора, чтобы и она могла принять в нем участие. Да, ей не за что было сердиться на Тяньцзяня — разве на то, что он то и дело исподтишка устремлял на нее взгляд.
В один из таких моментов их взгляды встретились; у Маньцянь моментально зарделись щеки, глаза затуманились, как туманится зеркало, если его подержать над горячим паром. Тяньцзянь же непринужденно улыбнулся и спросил, как она проводит свободное время. Да, в наблюдательности ему не откажешь! Поскольку он принес довольно дорогие подарки, супругам пришлось сказать, что тот несостоявшийся ужин за ними. Было условлено, что Тяньцзянь придет в воскресенье вечером.
Все послеобеденное время в воскресенье Маньцянь хлопотала по дому; лишь убедившись, что оставшиеся дела можно доверить служанке, она пошла к себе переодеваться. Тяньцзянь пришел раньше, чем ожидалось, когда Цайшу еще не вернулся от одного своего приятеля, так что Маньцянь пришлось развлекать гостя. Всеми силами стараясь не выказывать смущения, она в уголках и щелях своей памяти выискивала темы и слова для беседы. Но, слава богу, Тяньцзянь и сам умел поговорить — заметив, что хозяйка не сразу находит,
Тяньцзянь завел речь о том, что у него в душе борются противоречивые чувства: ему хотелось бы отведать плоды кулинарного искусства хозяйки, но жаль доставлять ей лишние хлопоты. Кроме того, он сам умеет готовить и может немного позже сходить на кухню и продемонстрировать свои способности. Маньцянь улыбнулась:
— Как хорошо, что я раньше об этом не знала! Я ведь кулинарка никудышная; когда вы к нам пожалуете в следующий раз, я буду кормить вас одним вареным рисом.
Тяньцзянь обладал особым даром сближаться с людьми — если он был в ударе, впервые встретившийся с ним собеседник чувствовал себя удивительно легко, почти как закадычный друг. Вот и Маньцянь ощущала себя все более раскованной. Вернувшись домой, Цайшу застал их за оживленной беседой. К присущей Маньцянь вежливой мягкости добавилось неожиданное озорство; было ясно, что предубеждения жены против кузена исчезли, и это втайне порадовало Цайшу. Когда они наконец уселись за стол, правила вежливости были забыты, причем особенно вольготно чувствовала себя Маньцянь — она и не представляла себе, что можно получать такое удовольствие, принимая гостя.
Тяньцзянь много рассказывал о своей жизни до переезда в этот город; сообщил и о том, что один земляк недавно устроил ему небольшую комнату — если загуляешься, можно в ней переночевать, а не спешить в училище. Цайшу вдруг вспомнил, как встретил его с какой-то молодой женщиной.
— Думаю, недостатка в подружках ты не испытываешь! Кстати, с кем это я встретил тебя в тот день?
— В какой «тот» день? — наморщил лоб Тяньцзянь.
— Вы хотите сказать — «с какой женщиной»? — вставила реплику развеселившаяся Маньцянь. — Разве можно всех запомнить, если каждый день новые!
Тяньцзянь взглянул на нее с улыбкой:
— Я уже слышал, что невестка остра на язык. Но я и вправду не помню…
Цайшу скорчил гримасу:
— Полно, не притворяйся! В тот самый день, когда мы столкнулись на углу улицы Сунь Ятсена, к тебе прижималась какая-то круглолицая красотка в сиреневом платье. Ну что, теперь сознаешься? Доказательства налицо!
— Ах, эта… Она дочь хозяйки моей квартиры…
Маньцянь и Цайшу ожидали продолжения, но Тяньцзянь как-то сразу сник и замолчал. Со стороны казалось, что множество слов, уже готовых было сорваться с губ, вдруг как-то бочком, вприпрыжку убрались обратно в область молчания. Супруги не вынесли наступившей тишины и хором воскликнули:
— Ну, теперь понятно, почему вы поселились в этом доме!
Словно оправдываясь, Тяньцзянь пустился в объяснения:
— Видите ли, моя хозяйка — пожилая женщина. В Сычуани я был близко знаком с ее племянником. Когда меня перевели сюда, племянник написал тетке, а у той как раз оказалась никем не снятая комната, вот она и сдала ее мне. У нее двое детей: сын еще учится, а дочь нынешним летом окончила университет, теперь работает в каком-то учреждении. Девушка она довольно интересная и одеваться мастерица. Но уж так любит развлеченья — даже мать ничего не может поделать!
Тут Тяньцзянь замолчал было, но потом все-таки добавил:
— У нас в училище многие с ней гуляют, не я один.
— Значит, она из тех, кого у нас в конторе зовут «цветочными вазами»! — воскликнул Цайшу.
Не успел он договорить, как Маньцянь, не сумев сдержать разбиравший ее смех, закричала:
— А может, лучше звать ее «авиаматкой»?
Цайшу расхохотался; Тяньцзянь на короткое мгновение опешил, но затем вроде бы вернулся в обычное расположение духа и тоже засмеялся. Но от нее не укрылось, что смех у него был несколько натянутым, и она пожалела, что не подумала, прежде чем говорить бог весть что. Ей меньше всего хотелось обидеть гостя. Да и неизвестно, кем ему приходится эта девушка — может, просто приятельница. Да, что-то они сегодня наговорили лишнего. От этой мысли Маньцянь сразу загрустила и стала следить за своим поведением. В то же время ей показалось, что и Тяньцзянь ведет себя не так раскованно, как в начале вечера, — впрочем, это могло ей просто померещиться. Спасибо Цайшу — своей непринужденной болтовней о том и о сем он рассеял неловкость, возникшую между хозяйкой и гостем.