Осень Овидия Назона(Историческая повесть)
Шрифт:
Купцы не решались обыскивать спящих, чтобы забрать отобранные у них деньги и драгоценности, боялись разбудить. Они радовались возможности вернуться на корабль и покинуть злосчастный берег.
Критобул натянул паруса и усадил за весла гребцов. Он предупредил, что поведет корабль подальше от берега, чтобы больше не встречать пиратов или разбойников. Когда отошли от берега, купцы вместе с владельцем судна стали благодарить Антилоха за догадливость.
— Мы тебе обязаны спасением, — говорил Критобул. — Кто знает, сколько времени пришлось бы сидеть на этом необитаемом берегу в ожидании случайного корабля.
— Я рад, — говорил Антилох. — Это зелье уложило их на целые сутки. Я не пожалел своего добра. Изрядно насыпал в амфору с вином. Надо вам сказать, что не грех было бы бросить этих разбойников в море.
— Но ведь они нас пощадили! — воскликнул Критобул. — Вот мы и даровали им жизнь. Жалко, что дали себя ограбить.
— Одних обобрала пучина во время бури, — сказал Антилох, — других ограбили разбойники — все мы пострадали, всех постигла беда. А это значит, что путешествие наше к дальним берегам не имеет смысла. Нам лучше всего высадиться в ближайшей гавани и ждать попутного корабля к родным очагам.
— Ты совершенно прав, Антилох, — сказал Прокл. — Все мы изрядно пострадали. Мне кажется, что ни один из нас не пожелает продолжить это путешествие, разве что наш юный друг, Дорион?
— Я первый сойду на землю и подумаю о том, как восполнить потери, — сказал Дорион. — У меня все отобрали. У меня нет денег, чтобы добираться до дальнего берега Понта Евксинского, где стоит город Томы. Когда вспомню, скольких трудов стоило мне собрать деньги для этого путешествия, то страшно становится. Мне бы теперь добраться до Пантикапея, где живет отец. А там видно будет, смогу ли выполнить задуманное.
— Несчастья сопутствовали нам, — отозвался Критобул, — беда лишила вас достояния, а меня барыша. Зачем вам высаживаться на чужой земле, зачем искать попутного корабля? Я поверну свое судно к родным берегам. Надеюсь, что мой «Арго» не подведет и доставит нас к родным очагам. А Дориона мы высадим в гавани, где он найдет корабль, идущий в Пантикапей.
Свежий ветер надул паруса, и «Арго» пошел в обратный путь.
— У меня такое впечатление, — говорил Дорион Проклу, — что Посейдон не бывает милостив в этих краях. В «Скорбных элегиях» Овидий Назон очень ярко и красочно изобразил свое путешествие в Томы. Я вспомнил его строки, когда вокруг нас закипала морская пучина, а буря готова была поднять наше судно к небесам.
— Что же ждет тебя, мой друг? — спрашивал Прокл. — Может быть, лучше предоставить поэту жить так, как он теперь живет, и вернуться к своим любимым наукам?
— Я вынужден снова приняться за работу, которая даст мне деньги для моего долгого и трудного плавания, — сказал Дорион. — Не подумай, добрый человек, что я испугался и от страха решил отказаться от своего замысла. Так сложна наша жизнь и трудности на нашем пути так часты и разнообразны, что диву даешься, откуда все это берется.
— Это хорошо, что ты не отказываешься от своего благородного дела, — сказал на прощание Прокл. — Я старый человек и могу с уверенностью тебе сказать, что добро вознаграждается добром.
Оставшись в гавани незнакомого города, Дорион стал искать корабль, идущий в Пантикапей. Такого не нашлось ни сейчас, ни много дней спустя. Пришлось дожидаться на берегу, с надеждой встречая каждое судно. Спустя две недели Дорион нашел хозяина, который должен был доставить груз и людей в Херсонес. Он решил отправиться туда, если хозяин согласится взять его в гребцы. Дорион никогда не занимался греблей и не знал, как это трудно. Он отправился в путь и потом проклинал себя за свое легкомыслие. Он стер себе руки до крови. У него болела шея и ломило поясницу. Никогда он не думал, что так трудна эта работа и что не всякий может ее выполнять. Но делать было нечего. У него не было выбора. Путь был еще далеким. Еще было неизвестно, доберется ли он здоровым до Пантикапея, где ждет его отец, где он может появиться и нищим, и оборванным, где ему всегда будут рады.
Дорион долго скрывал свое недомогание. Но настал день, когда он уже не смог разогнуться, и ему пришлось признаться хозяину судна в своей беде. Тот выругал Дориона, но не оставил без помощи. Он дал ему лечебной настойки, которая помогла залечить раны на руках. Пока он полежал на циновке без движений, немного утихла боль в спине. Он снова сел за весла, уже более опытным.
В ХЕРСОНЕСЕ
Когда владелец судна сказал, что уже близок Херсонес, Дорион даже не поверил. Он был в пути уже пять месяцев. Не было ни одного дня, когда бы голод, трудная работа и тревога о том, доберется ли он до желанного берега, не тревожили его. За это время он узнал настоящую жизнь, ту жизнь, которой живут тысячи и тысячи неведомых ему людей. Он думал о том, как трудна жизнь людей, и все больше задумывался над вопросом: почему так устроен мир?
«Козни нашей госпожи Миррины — это сущие пустяки, — думал Дорион. — Мы жили впроголодь, но нас никто не избивал, не обманывал, не оскорблял. Сколько терпят люди зла по неведомой причине, по капризу недостойных и невежественных людей.
А корысть человеческая — безмерна. Чего только не творят люди для наживы».
Вспоминая злосчастные свои приключения, Дорион все чаще возвращался к размышлениям мудрых людей древности. И ему становились понятней их устремления, их желание переделать мир, обратить мысль людскую в сторону справедливости и добра.
«В самом деле, — думал Дорион, — как несправедливо было сослать господина Овидия Назона. Я, желая ему помочь, обречен влачить жалкое существование. Почему? Да потому, что повсюду я сталкиваюсь со злом и насилием. Беглые рабы жестоки, но они платят за зло, им причиненное. Насколько проще была бы жизнь, если бы отец не покинул Афины. Но он покинул Афины оттого, что боялся вздорной госпожи Миррины. Разве справедливо такое положение, что раб, отдавший громадный выкуп, всю жизнь проработавший на своих господ, откупившись, все еще остается во власти господина? И если господин пожелает, то может потребовать, чтобы его вольноотпущенник жил в его доме неотлучно. Выходит так, что с Мирриной все получилось хорошо, она позволила уехать. И вот бедный Фемистокл уже пятый год трудится в далеком городе у сурового Понта, а я — его опора в старости — не только не могу ему помочь, но еще собираюсь просить помощи. Нет в этом справедливости».
Никогда прежде Дорион не чувствовал себя таким опустошенным, несчастным. Он не боялся труда и никогда не жалел себя. Он не пожалел четырех лет жизни, чтобы собраться в дальний путь к господину. Но почему сейчас у него нет сил продолжать начатое дело? Может быть, тому виной непривычная для него работа гребца? Сейчас ему кажется, что он никогда не был таким худым и уставшим. А может быть, в тридцать лет человек уже ощущает признаки старости? Может быть, его гложет обида, что потеряны четыре года жизни и надо начинать сначала сборы в это дальнее плавание? Но сейчас ему даже трудно представить, с чего он начнет в чужом городе. Поможет ли ему его образованность, или будет она помехой? Обо всем надо думать вместе с мудрым Фемистоклом. Одно ясно, он должен добраться до дома своего отца. Он должен побыть с ним рядом, чтобы очнуться от всех бед и неудач.