Осень Овидия Назона(Историческая повесть)
Шрифт:
— Она не дурная, а равнодушная. К тому же, я не просил у нее денег, — промолвил Дорион.
Гордий много раз бывал в Херсонесе, хорошо знал этот город и полюбил его. Когда появлялась надобность побывать в этом городе, он с радостью отправлялся в путь и всегда возвращался с прибылью. Изделия из его гончарной пользовались спросом. Гордий даже задумал перевезти в Херсонес своего старшего сына с семьей, чтобы здесь открыть большую гончарную, построить хороший дом и дать детям и внукам обеспечение. Гордий был уверен, что дети его разумно унаследовали его знания и умение в работе. Они были трудолюбивы и никогда не отказывались от случая побольше заработать.
Дорион в беседе с Гордием узнал много подробностей о жизни отца и, сравнивая судьбу своей семьи и семьи Гордия, видел явные преимущества друга. Его большая трудолюбивая семья, живя вместе и помогая друг другу, жила легче. У нее было больше возможностей накопить деньги и лучше позаботиться о молодом поколении. Его внуки трудились с малолетства. Но благодаря собранному состоянию, трое внуков его учились грамоте. Он хотел, чтобы они свободно владели латынью и греческим и чтобы росли людьми просвещенными.
Дорион думал и о том, что разлука с близкими осложнила жизнь отца и принесла ему, Дориону, много горестей. Сейчас его тревожила мысль, что он скажет отцу, что пообещает. Ему было стыдно перед собой, когда на мгновение возникала мысль отказаться от своей затеи, не ехать в Томы, предоставить господину жить так, как сложилась его судьба. Нет, нет, надо гнать прочь эти мысли. Снова возникали планы. Он размышлял о том, как осуществить свою поездку.
Разгуливая по Херсонесу, Дорион мысленно уже был в Пантикапее и вел свою неторопливую беседу с отцом. Ведь отец все поймет. Он и подскажет.
Мысли об отце, мысли о господине Овидии Назоне, мысли о будущем, которое неясно ему сейчас, то и дело прерывались мыслями об этой неведомой ему стране, где он очутился так неожиданно. Он с любопытством рассматривал памятники, заходил в храмы, подолгу разгуливал по городу. Его внимание привлекла мраморная статуя Диофанта, полководца понтийского царя Митридата VI. На постаменте был начертан почетный декрет, написанный больше ста лет назад. Имя в начале надписи было стерто, а дальше следовало: «…сын Зета, предложили: так как Диофант, сын Асклепиодора, синопеец, будучи нашим другом и благодетелем, а со стороны царя Митридата Евпатора пользуясь доверием и почетом не менее всякого другого, постоянно является виновником блага для каждого из нас, склоняя царя к прекраснейшим и славнейшим деяниям; будучи же приглашен им и приняв на себя (ведение) войны со скифами, он, прибыв в наш город, отважно совершил со всем войском переправу на ту сторону; когда же скифский царь Палак внезапно напал на него с большим полчищем, он, поневоле приняв битву, обратил в бегство скифов, считавшихся непобедимыми, и (таким образом) сделал то, что царь Митридат Евпатор первый поставил над ними трофей; подчинив себе окрестных тавров и основав город на (том) месте, он отправился в Боспорские местности и, совершив в короткое время много важных подвигов, снова воротился в наши места и, взяв с собою граждан цветущего возраста, проник в середину Скифии. Когда же скифы сдали ему царские крепости Хавен и Неаполь, вышло то, что почти все сделались подвластными царю Митридату Евпатору; за что благодарный народ, почтил его приличными почестями, как освобожденный уже от владычества варваров.
Когда же скифы обнаружили врожденное им вероломство, отложились от царя и изменили положение дел и когда царь Митридат Евпатор по этой причине снова выслал с войском Диофанта, хотя время склонялось к зиме, Диофант со своими воинами и сильнейшими из граждан двинулся против самых крепостей скифов, но будучи задержан непогодами и поворотив в приморские местности, овладел Керкинитидой и Стенами и приступил к осаде жителей прекрасного порта…»
В посвятительной надписи перечислялись еще многие подвиги Диофанта и завершалась надпись:
«Итак, чтобы и народ оказался воздающим достойную благодарность своим благодетелям, да постановит совет и народ увенчать Диофанта, сына Асклепиодора, золотым венцом в праздник Парфений во время процессии, причем симмнамоны сделают (следующее) провозглашение: «Народ увенчивает Диофанта, сына Асклепиодора, синопейца, за его доблесть и благосклонность, к себе»; поставить также его медную статую в полном вооружении на акрополе подле алтарей Девы и Херсонеса. Об этом позаботиться вышеозначенным должностным лицам, чтобы было сделано как можно скорее и лучше; начертать же и постановление на пьедестале статуи, а потребные на это издержки выдать казначеям священных сумм.
Так постановил совет и народ месяца Дионисия, девятнадцатого (дня) при царе Агеле, сыне Лагорина…».
Уже больше пяти веков стоял Херсонес — и какая у него сложная и трудная история, думал Дорион. Как много рассказал почетный декрет на статуе Диофанта. Тут целая история борьбы и побед, история, связанная с бесконечными столкновениями, которые были неизбежны, потому что скифы никому не хотели служить и не теряли случая отправиться в поход, который мог им сулить хорошую добычу.
Обращаясь к Гордию, Дорион спрашивал: «Если Пантикапей так же велик и богат, как Херсонес, если у него такая же долгая история и достойные предки нынешних правителей, то, право же, Фемистокл хорошо сделал, что выбрал для себя этот город».
Настал день, когда Гордий предложил Дориону вместе с ним сесть на корабль, идущий в Пантикапей.
В ОЖИДАНИИ ПЕРЕМЕН
Бьются волны о скалистые берега. Прохладный ветер треплет поношенный плащ и седые волосы старого человека. Согбенный, медленно бредет он по пустынному берегу, глядя вдаль. Но перед ним не туманная даль горизонта, а его дом в Риме. А рядом храмы Юпитера, Юноны и Минервы. Как прекрасен Капитолий и как удивительно хорош его дом! Он видит Фабию, стоящую у Лара — бога домашнего очага. Он обращается к ней со стихами. По-прежнему его мысли и чувства выливаются в стихах. И даже впечатление его жалкой жизни — все стихи.
Вот уж несут седину нашей жизни худшие лета, Вот уж лицо бороздит сеть стариковских морщин, Вот уже силы напор слабеет в разрушенном теле, Вот уж не в радость игра, в младости влекшая нас. Вдруг увидавши меня, ты легко бы могла обознаться: Столь разрушительна власть нас разделяющих лет. Годы, конечно, виной, но есть и другая причина: Скорбь беспокойной души и неизбывная боль… [19]19
Перевод А. Парина.
Много строк, печальных и гневных, было написано для Фабии. Назон и верит в нее, и надеется, и в отчаянии удивляется ее равнодушию. Как же случилось, что она примирилась с этой страшной ссылкой? Как случилось, что за долгие годы не нашла слов, чтобы убедить, умолить, уговорить Августа о снисхождении. Он просит так мало — только переменить место ссылки. Не отменить, не вернуть в Рим, в родной дом, а только избавить его от диких гетов.
Назон не переставал надеяться даже тогда, когда казалось, что ссылка станет гибелью для него. Он писал жене: