Осень в Пекине
Шрифт:
— О, постарайтесь не думать об этом, — сказал практикант.
— Не могу не думать.
— Тогда почему вы всегда носите желтые рубашки?
— Не ваше дело, — сказал Жуйживьом. — Пятнадцать раз на дню я повторяю одно и то же, а вы опять за свое.
— Терпеть не могу эти желтые рубашки. С ума можно спятить — смотреть на них с утра до вечера.
— Лично я их не вижу, — сказал Жуйживьом.
— Вы не видите. А мне каково?
— На вас мне плевать. Вы ведь подписали контракт, не так ли?
— Это что, шантаж?
— Да нет, какой еще шантаж! По правде говоря, вы мне нужны.
— Медицине от меня никакой пользы.
— Это точно: пользы
— Крутить пропеллер несложно, — сказал практикант. — Вы могли бы взять кого угодно. Мотор обычно заводится с полоборота.
— Вы так думаете? Когда имеешь дело с двигателем внутреннего сгорания — согласен, с полоборота. Но я использую также каучуковые двигатели. Знаете, что это такое, — завести каучуковый двигатель в три тысячи оборотов?
Практикант заерзал на своем сиденье.
— Есть разные способы, — сказал он. — Дрелью это раз плюнуть.
— Дрелью нельзя. Пропеллер сломается.
Студент насупился, забившись в кресло. Плакать он уже перестал и только бурчал что-то.
— Чего? — спросил Жуйживьом.
— Ничего.
— Из ничего и выходит ничего, — заметил профессор.
Видя, что практикант отвернулся к окну и притворяется спящим, Жуйживьом снова засмеялся, прибавил газу и запел что-то веселое.
Солнце поменяло положение, и лучи его косо падали на автомобиль. Стороннему наблюдателю, помещенному в адекватные условия, машина могла бы показаться сияющей точкой на черном фоне — так умело Жуйживьом претворял в жизнь принципы ультрамикроскопии.
V
Корабль шел вдоль дамбы, набирая скорость и готовясь покинуть бухту. Он был доверху набит оборудованием и людьми для Экзопотамии и почти садился на дно, оказываясь в провале меж двух волн. Рошель, Анна и Анжель занимали на его борту три неудобные каюты. Коммерческий директор Робер Гундос де Хватай пока что воздержался от путешествия и должен был прибыть в Экзопотамию, когда строительство дороги будет закончено; в настоящее время он получал жалование, не меняя своего местонахождения.
Капитан метался по нижней палубе, ища рупор для отдания команд. Ему никак не удавалось прибрать его к рукам. Если корабль, не получив никаких команд, будет идти прежним курсом, то неизбежно разобьется о риф Волчок, известный своим коварством. Наконец капитан увидел рупор за сложенным канатом: тот притаился в засаде и ожидал, чтобы какая-нибудь чайка подлетела поближе. Схватив беглеца, капитан грузно затопал по коридору, вскарабкался на лестницу, оттуда на палубу и в конце концов очутился на капитанском мостике. Он успел как раз вовремя: корабль подходил к Волчку.
Высокие пенистые волны бежали одна за другой. Корабль медленно скользил по воде, правда не в том направлении, куда держал курс, что не способствовало увеличению скорости. Свежий ветер, пропитанный запахом йода и ихневмонов, метался в закоулках ушной раковины рулевого, производя звук, близкий к ре диез и нежный, как пение кулика.
Экипаж не спеша переваривал суп из морских гребешков, плавников, а также лап и хвостов; всю эту снедь капитан получал от правительства по специальному разрешению. Беспечные рыбы то и дело бились головой о корабельную обшивку, вызывая неослабный интерес у некоторых пассажиров, путешествовавших по морю впервые. В их числе оказались Олив и Дидиш. Олив была дочерью Марена, а Дидиш — сыном Карло. Марен и Карло составляли исполнительную бригаду, набранную Компанией
31
...старший мастер по имени Арлан. — Намек на Марселя Арлана (1899—1989) — французского писателя и критика, отказавшегося присуждать «Пене дней» литературную премию.
Форштевень мял волны, как пестик — пюре: торговое назначение судна подразумевало весьма умеренную скорость. На зрителей тем не менее корабль производил элегантное впечатление — вероятно, вследствие того, что вода в море соленая, а соль, известное дело, очищает. Чайки, как водится, галдели не переставая и забавлялись, описывая вокруг грот-мачты крутые виражи. Затем они уселись рядком на четвертой рее — что вверху слева — полюбоваться, как баклан будет совершать пробный полет на спине.
В это время Дидиш как раз демонстрировал Олив хождение на руках. Это так смутило баклана, что он устремился ввысь, но, перепутав направление, со всего маху врезался головой в доски капитанского мостика. Раздался резкий звук удара. От боли баклан зажмурил глаза и выпустил из клюва струйку крови. Капитан обернулся и, пожав плечами, протянул ему свой грязный носовой платок.
Олив заметила упавшего баклана и побежала спросить, нельзя ли взять его на руки. Дидиш все еще ходил вниз головой. Он окликнул Олив, собираясь выкинуть очередное коленце, но девочки рядом не оказалось. Дидиш встал на ноги и непринужденно выругался; это было грубое, и все же не лишенное известных достоинств ругательство. Он побрел за Олив, но не особо спешил; женщины вечно паникуют без причины. Приблизительно через каждые два шага Дидиш шлепал по перилам грязной ладонью, извлекая из металла красивый вибрирующий звон. Ему даже захотелось спеть что-нибудь.
Капитан страшно любил, когда к нему приходили поболтать. Прежде всего потому, что терпеть не мог маячившую впереди скалу, а еще потому, что разговаривать с капитаном при исполнении строго запрещено. Он улыбнулся Олив. От его внимания не укрылось, что у нее стройные ноги, непослушные светлые волосы и облегающий свитер, а под ним два молодых бугорка, которыми младенец Иисус наградил девочку три месяца назад. Как раз в этот момент корабль поравнялся с Волчком, и капитан поднес рупор к губам, чтобы Олив и Дидиш, чья макушка уже показалась над железными ступеньками, могли на него полюбоваться. Он начал громко выкрикивать команды. Олив, правда, ничего не понимала, а у баклана и без того смертельно болела голова.
Капитан опустил рупор и с довольной улыбкой глянул на детей.
— Кого вы зовете? — спросила Олив.
— Зови меня просто «капитан», — ответил капитан.
— Но вы сами кого зовете? — снова спросила Олив.
— Потерпевшего кораблекрушение, — объяснил капитан. — Он сидит на Волчке.
— А что такое Волчок, капитан? — спросил Дидиш.
— Это большущая скала.
— Он что, всегда там? — спросила Олив.
— Кто?
— Потерпевший, — объяснил Дидиш.
— Разумеется, — ответил капитан.