Осенние дали
Шрифт:
— Я-то непостоянный? Оттого я, может, и уезжаю, что слишком постоянный.
— Ничего. Человек ты молодой, толковый, пробьешь себе дорогу в жизни не хуже вот этого шоссе. С Клавдией Забавиной совсем разошелся? Оно и давно было видно: не пара вы. Разные люди.
Автомашина свернула на мягкий проселок.
Тихо опять стало на опустевшем белом шоссе. Низко висело над лесом увядшее осеннее солнце, по бокам кювета вытянулся лес — черно-зеленые ели с яркими тугими молодыми шишками, желтые поредевшие березы с лишаями на стволах, трепетно вздрагивающие красные осины. Неслышно кружась и покачиваясь, падали отмершие листья. Резко, одиноко закричала сойка и пролетела где-то за ветвями, мелькнув пестро-голубым оперением. На опустевшую трассу из полегшей бурой травы выскочил крупный заяц-беляк, наполовину облинявший, с рыжеватым боком и спиной, сел, по-хозяйски повел длинными, черными на концах ушами. Невнятно пахло каменной пылью, гниющими грибами. Солнечно, тихо было вокруг. Высоко через трассу пролетел пушистый шарик ястребинки: стояла золотая осень.
Саранск — Липецк
ШАГ ВПЕРЕД
I
…Трамвай рос, угрожающе надвигался, водитель оглушительно звонил, а Люпаеву не хватало сил спрыгнуть с рельсов. Скорее, скорее, всего шаг вперед, один шаг — и спасен! Однако ноги отнялись, мертвящая тоска расслабила тело; казалось, вот-вот его сомнут, раздавят чугунные, безжалостные колеса — и Люпаев проснулся. Сердце тяжело колотилось, левая неловко подвернутая рука онемела: оказывается, во сне он придавил ее грудью.
Невидимый фонарь с улицы делал заметными потеки дождя на черном оконном стекле. За стеной у соседа тикали ходики. «Шаг вперед. Шаг вперед. Шаг вперед», — казалось, выговаривали они. Приснится ж такая дрянь! Время, наверно, часа три? Октябрьская ночь длинна.
Повернувшись на спину, Люпаев закрыл глаза и вдруг услышал звонок: резкий, продолжительный, настойчивый. Теперь он звучал наяву. К кому так поздно, да еще в непогоду? У противоположной стены на деревянной кроватке зашевелилась двухлетняя дочка. Не, «уплыла» ль? Может, простынку надо сменить?
Вновь послышались один за другим три звонка подряд — протяжные, зловещие в глухой ночной тишине. Значит, звонили к ним, Люпаевым. Чудно: кто бы это мог быть? Рядом неслышно посапывала жена Маруся, выделяясь на смутно белеющей подушке растрепавшимися волосами. Обычно она первая отзывалась на шум в квартире: как все семейные женщины, спала Маруся чутко. Но с вчерашнего дня она получила в своем ателье отпуск, собиралась с Лизонькой к отцу в деревню и, перед тем как уехать, устроила большую стирку. Лег вчера Люпаев, когда жена еще только начинала гладить. Поди, до часу ночи колготилась. В полусвете комнаты, озаренной снизу уличным фонарем, он легко нашел пиджак, брюки, повешенные на спинку стула, сунул ноги в растоптанные войлочные шлепанцы и вышел в общую переднюю. Запылившаяся двадцатисвечовая лампочка тускло горела здесь всю ночь.
— Кто там? — спросил Люпаев, подойдя к двери, однако не открывая английского замка.
— Это ты, Артем? — глуховато отозвались с лестничной площадки. — Открой.
Обращались именно к нему, Люпаеву, но голос был незнакомый.
— Что-то не признаю.
— Открой. Забогател? Свой.
Чей это голос? Артему Люпаеву показалось, будто он действительно где-то и когда-то слышал его, и ему вдруг стало неприятно. Где и когда? Да не новенький ли это слесарь с их завода? Может, начальник цеха прислал по какому делу? Телефона-то в квартире нет.
Он крутнул вертушку английского замка, откинул цепочку. В дверь тотчас протиснулся худой, согнутый мужчина без пальто или плаща, в кепке, глубоко насунутой на глаза. Состояние чего-то тягостного, тревожного еще сильнее охватило Артема Люпаева. Он удивленно отступил.
— Вы… ко мне?
Этого человека он раньше никогда не видел. Пришелец был выше среднего роста, жилистый, с широкими обвислыми плечами. Худым и невзрачным он показался лишь потому, что стоял насквозь мокрый, точно облизанный дождем. С козырька кепки капало, пропитанный влагой пиджак выглядел черным, хотя, как тут же увидел Люпаев, был серым, в мелкую красную клетку. Тяжелая, давно не бритая нижняя часть лица заросла рыжей щетиной.
— Все не узнаешь, Артем?
Человек приподнял кепку, обнажив шишковатую голову с коротко остриженными волосами.
— Ну, а теперь?
И Люпаев побледнел. Ему вдруг захотелось, чтобы ночной звонок, этот «гость» были только продолжением тяжелого сна. Да не бредит ли он в самом деле?
— Макса Зил? — воскликнул Люпаев.
— Долго ж ты, Казбек, меня узнавал, — усмехнулся пришелец.
— Я и в мыслях не имел… У тебя ведь срок был восемнадцать лет.
— Факт, что сейчас я на воле. Не рад? Может, и поздороваться не захочешь?
— Отчего ж…
И Артем нерешительно протянул ему крупную руку, с въевшимся под широкие ногти машинным маслом. Зил крепко стиснул ее, бегло оглядел голую переднюю с крашеным, стертым посредине полом, три двери, ведущие в разные комнаты, настороженно спросил:
— Сколько в этой ховире жильцов?
Слово «ховира» болезненно резануло Артема Люпаева, лишний раз напомнив ему всю затруднительность положения. Отбывая на Урале наказание за кражу, Артем научился там многим блатным словам. В колонии он познакомился и с Максимом Уразовым, по кличке Зил: они жили в одном бараке. Его, Артема, за высокий рост заключенные звали Казбек.
— Три семьи.
— Кто?
— В этой квартире техник Данилыч. Вот в той слесарь-наладчик. Дом ведомственный, заводской.
— Детишки есть?
Вопросы следовали один за другим; Люпаев, запинаясь, отвечал. Ошарашенный внезапным появлением человека из мира, который он старался забыть, Люпаев не мог собраться с мыслями, его била противная дрожь.
«Откуда взялся Зил? Чего хочет? Скажи, ведь сыскал меня».
Артем опасался, что вот-вот какой-нибудь сосед выйдет в уборную и увидит ночного посетителя. Вдруг догадается, кто он? От зорко наблюдавшего за ним Максима Уразова не ускользнула растерянность «дружка». Он решительно повернулся к входной двери, запер ее на цепочку, проговорил, по старой привычке беря покровительственный тон:
— Что ж, Артюша, пускай на ночевку: видишь, какая погода? — И, успокаивая, добавил: — Мне только до утра. В Пензу двину.
От его мокрой одежды у ног образовалась лужица. Артем промолчал.
— Которая твоя квартира? Эта? — спросил Уразов, показывая на люпаевскую комнату. Дверь в нее была полуоткрыта.
— Эта, — тяжело вздохнул Артем.
В комнате Зил остановился, прислушиваясь к спокойному дыханию спящих. Подошел к окну, глянул вниз на освещенную фонарями темноту улицы. Он явно хотел получше освоить новое место. У таких людей, как Максим Зил, настороженность, казалось, была в крови. Вдруг засыпка? Знать, в какую сторону удобнее бежать, спасаться. Обстановка квартиры, немногочисленность ее жильцов, видимо, успокоили Уразова.