Осенние каникулы
Шрифт:
На улице, поеживаясь от холода, он остановил машину и попросил довезти его до дома. Дома принял горячую ванну, побрился (поскреб и без того гладкую нежную кожу), надел новые джинсы и цветной крапчатый итальянский джемпер, уложил волосы феном, побрызгался туалетной водой и, сказав матери, что идет к Герману, ушел.
Таксист, привезший его на кладбище, словно предчувствуя что-то, спросил:
– Может, за тобой заехать? Темно уже… Сейчас мертвые татары начнут выходить из своих могил…
Лари лишь хмыкнул и отвернулся от него. Машина уехала. Он остался один возле ворот. Появившаяся непонятно откуда старуха-нищенка, подошла к нему и попросила денег. Он брезгливо сморщился и отвернулся. Тогда она что-то подняла с земли и швырнула в него… Но промахнулась и зло выругалась. А до Лари донесся неприятный сладковато-пряный запах, словно рядом пролили дешевые духи… Он повернулся, чтобы еще раз взглянуть на старуху, но ее уже нигде не было…
И вдруг он услышал, как его позвали:
– Лари, я здесь… – Это был Герман.
Он повернулся и пошел на голос. Кладбище почти не освещалось. Он шел по дороге в обратную сторону от ворот, и ему мерещился звук приближающейся машины, в которой, как он предполагал, должен был находиться Герман.
И вдруг он услышал какой-то вскрик, а потом послышались быстрые упругие шаги, словно кто-то несся на него с огромной скоростью… Но это был не человек. Черное пятно, движущееся навстречу ему по дороге, приближалось, увеличиваясь с каждым мгновением…
Огромное черное существо сбило его с ног, повалило на землю, и последнее, что почувствовал Лари, это смертельный страх и нечеловеческая боль, когда его голова отделялась от тела… Хрипловатый рык и булькающие звуки хлещущей из разорванного горла крови он уже не слышал. Как не слышал и остальных ночных шорохов и тонкого высокого голоса…
Глава 8
РЫБЬЯ ЧЕШУЯ
Оставив Монахова в морге (несчастный отец заявил, что не позволит и «дальше уродовать сына вскрытием», и наотрез отказался покидать морг до утра), Логинов с Наталией вернулись домой.
– Я так никогда, наверное, и не привыкну к смерти… – сказала Наталия уже дома, когда они на кухне пили горячий чай. – Я говорила тебе об этом уже не один раз, но и молчать тоже не могу… Какая страшная смерть… Ведь у него голова держится на одних позвонках… Может, это собака-людоед?
– А почему тогда следы кошачьих когтей? А при чем тут рыбья чешуя?
– Не знаю… Разве что его покусали или убили где-нибудь, где было много чешуи… Но я повторяюсь…
– Я вот хотел тебя спросить… о твоих видениях… Ведь должна же быть какая-то закономерность?.. Что, если тебе задать вопрос, а потом попросить тебя поиграть на рояле, что тогда будет?
– Не знаю… Но боюсь, что если ты спросишь меня, кто убийца или что-нибудь в этом роде, то навряд ли я вот так сразу смогу его увидеть…
– Возьмем, к примеру, рыбью чешую… Давай поэкспериментируем… Я тебя спрашиваю: откуда взялась рыбья чешуя? И ты с мыслью о рыбе идешь, садишься за рояль…
– Ты это серьезно?
– Я не знаю, конечно, может, я несу полную чушь, но попробовать-то можно…
– Я попробую, если ты пообещаешь мне в случае успеха генеральские погоны…
– Я посажу тебя в кресло прокурора… Только скажи, при чем здесь, черт возьми, эта чешуя?!
– Что это ты ругаешься, как извозчик… Успокойся, возьми себя в руки…
Она встала и вышла из кухни. Логинов замер и прислушался: вскоре до него донеслись звуки рояля.
Она думала только о рыбе, но видела почему-то ту же самую барышню возле кондитерской, что и прежде. Вот она входит в дверь, и раздается уже знакомое: «Господин Берковский, ау!»
Потом стало темно, запахло тиной, сыростью и гарью… Стало трудно дышать, откуда-то повалил дым… А когда он немного рассеялся, она сумела разглядеть небольшое строение… И вдруг она увидела живое существо: сгорбленная темная фигурка юркнула в дверь строения… И вот как раз в тот момент, когда отворилась дверь, в лицо Наталии пахнуло терпким вкусным запахом копченой рыбы… Это было настолько натурально, что она почувствовала, как еще немного, и она сама войдет в эту дверь и начнет искать источник этого потрясающего аппетитного запаха…
Между тем ее пальцы продолжали скользить по клавишам, извлекая мелодию из «Песни без слов» Мендельсона…
– Чем это здесь так пахнет? – услышала она и оторвала пальцы от клавиш: это было неслыханно – ее потревожили в самое неподходящее время!
Она резко повернула голову и увидела заспанное личико Сони. Но на нее она злиться не могла, поэтому просто встала и тихонько вздохнула:
– Сонечка, я только что была в очень странном месте, и возможно, что еще немного, и мне бы открылась тайна… Ты понимаешь, о чем я?
– Извини… Я не хотела… Это инстинкт самосохранения… Я проснулась от запаха гари и подумала, что забыла что-то на плите… Меня же можно понять? – Она тоже расстроилась и уже чуть не плакала. – Может, я сейчас уйду, а у тебя все восстановится?
Но Наталия и сама была удивлена не меньше Сони, когда поняла, что в кабинете стоит дым и что тот вкусный запах копченой рыбы, от которого у нее начала вырабатываться слюна, не развеялся и продолжал дразнить ее…
– По-моему, это была коптильня… Соня, а ты не видела Игоря?
– Видела… Он спит в кресле… Скоро шесть часов, а вы еще не ложились… Что случилось?
– Ничего особенного, просто надо было кое-что проверить… – И как ни хотелось ей рассказать про Германа, она все же сдержалась…
– У тебя тайны? Ты не доверяешь мне?
«Вот так всегда, – подумала Наталия, – стоит только приблизить к себе кого-то, как сразу же начинаются сложности…»
– Я тебе доверяю, Сонечка, но, как мне кажется, в твоем положении тебе не стоит знать всего того, чем мы занимаемся… Это грязь, это смерть, это страшно, наконец… Ты понимаешь меня? Мне бы хотелось, чтобы ты побольше отдыхала, смотрела комедии, слушала приятную музыку, гуляла и не забивала себе голову этими кошмарами… Абстрагируйся и забудь, что ты живешь под одной крышей с полусумасшедшей музыкантшей, которую посещают видения, и прокурором города… Ты понимаешь, о чем я?