Осенние
Шрифт:
Немного растерянная: предупреждённая звонком Порфирия, я решила, что он начнёт спрашивать об увольнении, я буркнула:
— От мамы. — И только по медленному повороту его головы и по удивлённым глазам, сообразила, что не с того конца начала. — Пока мы с тобой были в клубе, ко мне домой позвонили на домашний телефон. Трубку взяла мама. Ей и сказали.
— Ясно. А что с увольнением?
— Через пару дней после нашего с тобой знакомства к Порфирию, начальству моему, пришли и сказали: или он увольняет меня, или закрыта будет вся контора. А у Порфирия —
— Так ты не работаешь?
— Работаю. Я же говорила — дистанционно. Но подробности говорить не буду, — строго посмотрела я на него. — А вдруг на тебе где-нибудь шпионский жучок? И сейчас нас кто-нибудь где-нибудь подслушивает? Не хочу подставлять человека, давшего мне работу. Мне деньги тоже нужны… — И добавила, стараясь, чтобы вышло саркастически: — Время от времени.
Вышло не саркастически, а жалобно. Может, оттого что замёрзла, хоть невольно и продолжала прижиматься к Косте — тёплый! — может, ещё от чего.
— Доехали, — пробормотал Костя — явно на моего «шпионского жучка».
Вздохнув, он поцеловал меня, а я от неожиданности ответила. Да так хорошо ответила, что он резко прижал меня к себе и… Никогда не думала, что после поцелуев могут на небе расходиться облака. Из-под зонта не видно, но вокруг посветлело — точно! А ещё стало легче, потому что Костя смотрел мне в глаза и легонько улыбался, кажется, счастливый.
— Потерпишь недели полторы? — спросил Костя, с трудом оторвавшись от меня, но не отпуская руки с моей талии — причём я с изумлением обнаружила, что, оказывается, сижу у него на коленях: ему так удобней! — Мне нужно время, чтобы всё устроить.
— А мы будем видеться в этом время? — с тревогой спросила я, жадно всматриваясь в его тёмные глаза: а вдруг эта встреча последняя?
— Будем, — пообещал Костя. — Будем…
Вот так, почти и не поговорив о том, что нас обоих, оказывается, беспокоило, мы пришли к главному: отношения восстановились. Правда теперь я смутно ощущала, что эти отношения будут развиваться чуть не под грузом опасности. Но Костя сказал — не вмешиваться. Он сам со всем разберётся. Мужчина-осень… «Ничего против не имею», — подумалось с тихой улыбкой.
И чуть не со смешком подумалось: не оттого ли сентябрь захмурился и заплакал, что мы вчера поссорились? Точней — нас вчера поссорили?
Из сквера мы вышли под одним зонтом. Я рассказала, как мы с Таней гуляли по городу, и Костя сказал, что сначала отвезёт меня домой — чтобы моя дорога обошлась без всяких происшествий, а потом уже поедет на работу. Я ещё втихомолку подумала: спросить — нет ли, что за работа у него такая,
Прежде чем выпустить меня у подъезда, он снова поцеловал меня, а потом некоторое время посидел, глядя вперёд — с углубившимися морщинами вокруг рта. И лишь потом, словно очнувшись, сказал:
— Давай условимся: любая новая информация проверяется. Если что — спрашивай. И не бойся отвечать, если спрашиваю я.
— Хорошо, — согласилась я и только было завозилась, собираясь выходить из машины, как услышала за спиной угрюмое:
— Была бы возможность, не отпустил бы тебя.
Я обернулась с улыбкой — и он в ответ неохотно усмехнулся.
И только в подъезде, отряхиваясь от мокрети, я сообразила: а ведь у него что-то нехорошее по работе. То есть помимо катавасии, сваленной на нас Верой и его младшим брательником, есть какие-то рабочие проблемы. Стоит ли спрашивать у него? Или позвонить Женьке — хотя бы узнать, а кем, собственно работает Костя?
Только подумала про Женьку, как немедленно вспомнила, что только что думала о доверии между Костей и мной. Ладно. Когда Косте надо будет, тогда и скажет всё про себя. А пока — не буду грузить его собственной болтливой персоной.
Только успела открыть дверь, только начала снимать обувь, как из зала вышла встревоженная мама. Оглядываясь на маленький коридорчик, который вёл в мою комнату, она тихо сказала:
— Алёна, к тебе пришли. Я пообещала, что ты вот-вот явишься. Очень уж нетерпеливый оказался. И от чая отказался…
В полном недоумении — Женька, что ли? Но ведь мама его знает — бывал он у нас пару раз с ребятами с курса, забирал на Арбат на своей машине. Но тогда кто?
Сунула ноги в тапки и поспешила в свою комнату.
Вот так так!.. Михаил!
Он сидел за столом и… рассматривал мои листы!
— Тебя не учили чужого не трогать? — зло спросила я, подлетая к столу и отбирая портреты Валеры и Кости.
Он потрясённо смотрел на меня и чуть не заикался, пытаясь что-то выговорить.
Я насупилась: если он сейчас опять будет орать про ведьму, я его стукну!
— Даты, — наконец выдохнул он, глядя на меня, как будто совершил потрясающее открытие. — Даты! Ты рисовала эти портреты, и на каждом — дата…
Да, есть у меня такая привычка — каждый лист я всегда датирую. Этому научил Женя… И что? И вдруг ясно припомнила, как лежали листы перед Михаилом — разложенные по датам. Вот какое открытие он сделал…
— Ты увидела, что он попадёт в аварию, — потерянно сказал Михаил, — а я думал, что специально… Ты его спасла, да?
— Не знаю. Вылечила глаз — это точно.
— Но как?
— Это называется автоматическое письмо, — в который раз за последнее время принялась объяснять я. — Но оно не всегда бывает пророческим. У меня стало таким.