Осенний трон
Шрифт:
Не было ни гостей, ни увеселений, ни музыки, ни пира. В ту ночь на Сарум опустился ледяной туман, и замок высился бледной костяной короной, намертво застрявшей в липкой мгле. Алиеноре представлялось, что она исчезает, становится призраком. Что весь замок вот-вот растает, и она вместе с ним, погребенная под двумя рядами стен, и только другие проклятые души будут знать, что с ней. Младенец Иисус родился, но где же свет?
На третий день после Рождества, когда утренние сумерки сменялись вечерними, Алиенора закуталась в меховую накидку и отправилась на прогулку, чтобы размять ноги и отвлечься от монотонного созерцания
На пути к главным воротам Алиенора пересекла внутренний дворик, с недавних пор зажатый высокой каменной оградой. Выйдя за ее пределы, она обнаружила, что ворота распахнуты и через них в крепость въезжают всадники и спешиваются в клубах пара. Затем две гнедые упряжные вкатили нагруженную повозку. Ее содержимое скрывалось под парусиной. В повозке ехали двое юношей, и они поспешно соскочили на землю, чтобы взять лошадей под уздцы.
Среди низких голосов Алиенора признала мальчишеский тенор, и сердце ее сжалось в сладком предчувствии. В следующий миг она отыскала глазами красивого молодого человека в алом плаще, а рядом с ним мальчика в синем. Жоффруа, Иоанн. Увидев ее, они ускорили шаг и через две секунды уже опустились перед матерью на колени.
– Госпожа матушка, – приветствовал Жоффруа. К двадцати годам его голос звучал как голос взрослого мужчины.
Иоанн повторил приветственные слова брата и направил на мать непроницаемый взгляд.
Алиенора попросила их подняться и обняла.
– Какая приятная неожиданность! – Королева прикусила язык, прежде чем с него сорвалось замечание о том, что она уже потеряла надежду увидеться с кем-нибудь до наступления весны. – К приему гостей я совсем не готова, но вы получите лучшее, что имеется в моем распоряжении.
– Мы привезли тебе подарки. – Жоффруа кивнул на груженую повозку. – Там меховые покрывала, и вино, и фазаны, и оленина.
– Папа разрешил, – счел нужным уточнить Иоанн. – Он сказал, что если Жоффруа удержит достигнутое перемирие хотя бы в течение минуты, то нам будет позволено съездить в Сарум.
Жоффруа покраснел:
– Я просто упомянул, что мы все равно недалеко от Сарума и что мне нужно навестить маму, ведь я совсем недавно вернулся из-за Узкого моря.
Иоанн с ехидством глянул на брата:
– И еще ты говорил, что это богоугодное дело.
За это Иоанн получил подзатыльник.
– А что еще я должен был сказать отцу? Ты же знаешь его. И ты тоже решил поехать со мной, чтобы чинить неприятности, как мне теперь кажется, или чтобы шпионить для папы.
Иоанн изобразил оскорбленную невинность и потер затылок:
– Я не виноват, что папа любит меня больше, чем тебя.
– Надеюсь, вы перестанете ссориться хотя бы при мне, – остановила их перепалку Алиенора.
– Ой, мама, прошу прощения, – ангельским голосом ответил Иоанн и надел на лицо подходящую случаю маску.
Он неисправим, с невольной улыбкой подумала Алиенора.
– Так или иначе, вы сумели приехать ко мне, и я тронута. Заходите, отогрейтесь и расскажите мне все новости.
Среди подарков, привезенных Жоффруа, были такие деликатесы, как вино с пряностями, копченый угорь, фазаны и обожаемые
Для праздничного увеселения Жоффруа привез собственную труппу менестрелей, а также шута с обезьянкой и двух акробатов, которых нанял в Саутгемптоне. Поначалу Алиенора смеялась через силу. Трудно было возвращаться к жизни после существования как в могиле, но постепенно она вновь стала видеть краски, а слова опять обрели значение.
Иоанну только что исполнилось двенадцать, а у Алиеноры, кроме молитв, не было ничего, чтобы отметить это событие. Генрих подарил сыну прекрасный охотничий нож в узорных ножнах, и мальчик на протяжении всего ужина хвастался и размахивал им. Вторым подарком отца стал черный иноходец в упряжи из красной кожи и чепрак из золотистой ткани. Алиенора узнала, что Иоанну предстоит поселиться в доме юстициара Ранульфа де Гланвиля – в целях продолжения образования и подготовки к управлению Ирландией. В рассказах младшего сына то и дело звучало: «Папа сказал, что…», и Алиенора отчетливо различала в его взглядах влияние Генриха. В общем и целом Иоанн превратился в уменьшенную копию отца. И его отношение к ней изменилось – стало более отстраненным, более оценивающим. И все-таки он захотел навестить ее, и в глазах Алиеноры это служило доказательством того, что связь между ней и сыном не прервалась.
Что до Жоффруа, то его мысли во многом оставались тайной. Окружающим он позволял увидеть лишь их малую часть, но то, что разглядела Алиенора, казалось приятным и искренним. Сына и в самом деле огорчали противоречия между родителями, и его ужасали условия, в которых содержалась мать.
– Ты лишена самого насущного, и это недопустимо. Я так и сказал отцу.
– Что же он ответил?
– Обещал поговорить с тобой в Винчестере во время пасхальных торжеств, а пока согласился, чтобы я привез тебе меха и ткани для новых одежд, а еще масло для лампад.
Все это были уступки, которые ничего не стоили Генриху, зато такими подачками он укрощал гнев Жоффруа. Итак, на Пасху ее призовут в Винчестер. Алиенора не хотела радоваться этому известию, однако чувствам не прикажешь – она обрадовалась.
– Гарри тоже проведет Пасху с нами, – продолжал Жоффруа. – Он обещал приехать – перед тем, как начнутся главные рыцарские состязания этого года.
Алиенора поджала губы. Гарри растрачивает жизнь на участие в турнирах, но разве можно винить его за это? Чем еще ему заниматься, если его отец отказал ему в праве на землю и ответственность? Ричард и Жоффруа моложе его, но успели добиться большего, и даже Иоанн скоро перегонит Гарри – когда станет королем Ирландии.
– Прошлым летом я тоже участвовал с Гарри в нескольких турнирах, и опыт был весьма поучительным, – поделился Жоффруа впечатлениями. – Во время сражения нельзя терять самообладание ни на секунду. Это жестокая игра, но теперь я понимаю, почему столько мужчин увлекается турнирами. Когда ты поднимаешь копье и пришпориваешь коня, то весь наполняешься славой и силой.
У Алиеноры сжалось сердце.
– Ведь это так опасно…
Жоффруа провел пальцами по мягкой бородке.
– Да, – признал он. – И в этом часть притягательности турниров. Но на войне гораздо опаснее. Еще турниры добавляют в жизнь остроту ощущений и некий распорядок.