Осетинские нартские сказания
Шрифт:
Пышной пеной покрывались кони юных нартов - охотников за резвыми оленями, когда они джигитовали у подножья Черной горы, чтобы привлечь взгляд красавицы Агунды. Но ни на одного из них не взглянула красавица Агунда с вершины Черной горы.
Много подошв из воловьей кожи стоптали старейшие нарты, которым приходилось ходить сватами на вершину Черной горы к дочери Сайнаг-алдара, красавице Агунде. Все молодые нарты посылали сватов к Сайнаг-алдару, но ни за кого из них не захотела выйти замуж красавица Агунда.
Маленький сын Аца, удалец Ацамаз, взял с собой единственное сокровище, оставшееся от отца - вечную свирель. Искусно была наложена чернь по золотому стволу ее.
Старается, играет удалой Ацамаз, и до каждого сердца долетает золотой голос свирели его. В высоких южных горах разбудила она чернобурых медведей в их теплых берлогах. Ворча и рыча, проснулись они, оставили берлоги свои и в тайной глубине дремучего леса начали свой грузный симд.
И вот на бурых полях раскрыли свои лепестки самые красивые цветы земли. Изголодавшиеся пчелы и беспечные бабочки полетели с одного сладкого цветка на другой, и жужжание поднялось над полями.
Громко запели лесные птицы, на разные голоса вторят они из глубины лесов Ацамазу.
Серые дрофы и черные аисты вышли на широкую Гумскую равнину и завели такую пляску, что весь мир с восхищением глядит на них.
Но вот облака и тучки волнистыми грядами потянулись над землей и пролили они теплые слезы, увлажняя землю на опушках дремучих лесов. Гром прокатился над землей! Каждая былинка, ликуя, охорашивается под дождем.
А волшебные пальцы Ацамаза еще быстрее забегали по свирели, и зеленые волны прокатились по вершинам дремучих лесов. И ни травинки не было на скалистых склонах, но вот зеленым шелком оделись они.
И стали тут горы громовыми голосами вторить свирели Ацамаза. В пляс пошли Черная гора с Белой горой, и потрескалась Черная гора, и белым песком растеклась Белая гора.
Еще слаще заиграл маленький Ацамаз, - и все в мире пробудилось. Таять начали вечные ледники, с громовым шумом устремились вниз по своим тесным ущельям на широту равнин. И весь мир весело оглядело весеннее солнце красивым глазом своим. Вышли люди из жилищ, и каждый во всю ширь груди вдохнул животворящего воздуха и сладко потянулся. Все восемь ладов свирели Ацамаза на восемь языков заговорили, еще чудеснее запели над миром, и вот раздвинулся сплошной скалистый отвес Черной горы, дверь там открылась узкая, как щель, выглянула Агунда-красавица из жилища отца своего, владетеля Черной горы. Дошла до сердца ее песня удальца Ацамаза, и, оставив свое рукоделье, захотела она взглянуть на него. «Как же так?
– подумал Ацамаз; - ведь даже солнце ни разу не видело красавицу Агунду. Никогда не выходит она из отцовской башни в недрах Черной горы, - так почему теперь взглянула она на меня, стоя на выступе крутой скалы?»
Пламенем любви охвачен Ацамаз, и красавица Агунда, увидя его, тоже затрепетала от любви. Но скрыла она свою любовь. Высоко на выступе каменного
– О, славный юноша, младший из нартов, сын Аца - Ацамаз, - сказала она.
– Живи на радость матери своей, а я только одного хочу от тебя, подари мне свою вечную золотую свирель.
Обидели эти слова маленького Ацамаза. Со всей силы отбросил он золотую свирель, и на мелкие осколки разбилась она о выступ Черной горы. Отвернулся Ацамаз от красавицы Агунды и, опустив голову, пошел к себе домой.
И тут гордая наследница Сайнаг-алдара Агунда-красавица сошла со своей скалы, бережно собрала золотые осколки свирели и принесла их домой. Ударила она по ним своей войлочной плетью, слились они вместе, и вот снова точно не разбивалась вечная золотая свирель. В красный шелк завернула свирель красавица Агунда и глубоко спрятала ее в перламутровом своем девичьем сундуке, где сберегала приданое.
Печально возвращается домой маленький сын Аца, удалой Ацамаз. Вдруг видит он, небожители Никкола и Уастырджи едут навстречу ему. И такой свет исходит от их коней, что потемнело в глазах у маленького Ацамаза. Из породы Авсургов, из табунов Уастырджи - покровителя путников, были их кони. Небесным Курдалагоном подкованы они, и, подобно кремню, высекают искры их подковы. Так едут они, оглядывая мир. С левой руки высится Бештау, а впереди - дальние равнины. Придержали они коней, встретив сына Аца, маленького Ацамаза, и так спрашивали его:
– Пусть пряма будет твоя дорога, удалец Ацамаз!
– Куда ты бредешь, спотыкаясь?
– Поникла твоя голова, уж не болен ли ты?
– Куда дел ты свою чудесную свирель? И ответил им Ацамаз:
– Слава вам, небожители. Вот если бы вы пошли сватами к дочери Сайнаг-алдара Агунде и сосватали бы ее за меня, перестал бы я ходить спотыкаясь и с поникшей головой.
Согласились Уастырджи и Никкола, пошли сватами они к Сайнаг-алдару и сказали ему:
– Мы сваты сына нарта Аца, удальца Ацамаза. Обязанность сватов на наших плечах. Что можно сказать плохого о сыне Аца? Был его отец среди нартов всегда в почете. Из молодых нартов Ацамаз - лучший, а своей игрой на свирели открывает он все сердца. Что и говорить! Неплохим родственником будет он в вашей семье, будет он вам как кровный брат. Родился он под счастливой звездой, и если бы ты, Сайнаг-алдар, был милостив к нам, то, отдав свою дочь за Ацамаза, ты сделал бы его счастливым.
Пошел Сайнаг-алдар к своей единственной наследнице, красавице Агунде, и вот что сказала ему Агунда:
– Пусть сын Аца, маленький удалой Ацамаз, пригонит на наш двор сто оленей, в одном году родившихся. Если сделает он это, значит, он достоин меня.
Не хотелось Сайнаг-алдару выдавать дочь свою замуж, и когда услышал он ответ ее, от радости поднялись его брови и осветилось его лицо. Вышел он к сватам и передал им ответ дочери.
С поникшими головами вернулись с этого сватовства Никкола и Уастырджи. Разве под силу было маленькому Ацамазу поймать сотню оленей, родившихся в одном году!
Услышав ответ Агунды-красавицы, не домой, а в дремучий лес пошел Ацамаз. Грустно стало ему после ответа Агунды. «Или изловлю сто таких оленей, какие нужны красавице Агунде, или найду себе погибель», так решил Ацамаз. Бродит он по дремучему лесу и раздумывает: «Сто оленей поймать нетрудно. За ноги, на всем скаку изловил бы я их. Но как найти мне сто однолеток?» И руки свои он кусал, когда вспоминал о своей золотой свирели. Она бы ему сейчас пригодилась.
Долго ходил он по дремучему лесу, но придумать ничего не мог и добыть сто оленей-однолеток не смог.