Осетинские нартские сказания
Шрифт:
– Нет, я, - говорит другой.
Сослан сказал:
– Теперь вы говорите, что убили ее, а вы даже в нее не стреляли.
Тогда Урызмаг и Хамыц возразили:
– Как бы не так! Наши стрелы помечены.
– Мою стрелу тоже не спутаешь с чужой, ее наконечник отлит по образцу наконечников стрел наших предков, - сказал Сослан.
– Я собственными руками сделал мою стрелу, - сказал Урызмаг, - и отпечаток моих пальцев есть на ней.
– А мне посчастливилось раз быть возле Сафа, когда он резал железо, - сказал Хамыц.
– И я попросил его из обрезков железа сделать мне стрелу.
Быстро подошли они к тому месту, где лежала лисица, содрали с нее шкуру и нашли свои стрелы: стрела Урызмага перебила ей
И сказал тут Хамыц:
– Я обладатель чудесного кох-зуба. Я - Хамыц, который у нартов на языке. И из этой лисьей шкуры, конечно, мне полагается сделать шубу.
– Как бы не так!
– сказал Сослан.
– А нарту Сослану, значит, ничего не полагается?
Урызмаг же сказал:
– Лисица должна быть моя; я старший.
Спор разгорался, и стали уже сердиться друг на друга братья Ахсартаггата. И тут подумал Аца: «Погубил меня бог, братья моей матери этак могут дойти до беды». Набрался он смелости и сказал им:
– Я младше вас, но все же осмелюсь дать вам совет. Сделайте так: пусть каждый расскажет какую-нибудь быль, с ним случившуюся, и чья быль будет занятнее, тому достанется черная лисица.
Охотники согласились с ним и спросили его:
– А с младшего будем начинать или со старшего? И посоветовал им Аца:
– Пусть начнет средний, потом младший, а после старший.
И вот что тогда рассказал Хамыц:
– Много разных диковин, много чудес видел я на своем веку, но не стану рассказывать всего. Расскажу лишь о том, что случилось со мной, когда я вместе с моим воспитанником - безусым юношей - купил сушеную рыбу в Ахаркалаке и возвращался домой. Мы остановились на привале у родника. Я и сказал моему младшему: «Хочу я немного поспать, а ты возьми с повозки одну сушеную рыбу, намочи ее в воде, и когда она размякнет, разбуди меня. Мы поедим и отправимся дальше». Я тут же уснул, но спал недолго, младший мой быстро разбудил меня. «Хамыц, - сказал он испуганно, - я взял рыбу, положил ее в воду родника, она вильнула хвостом и уплыла».
– «Ты съел ее, ну и на здоровье, но где же это видано, чтобы сушеная рыба могла уплыть?» сказал я ему. Но юноша клянется небом и клянется землей, что будто сушеная рыба воистину уплыла.
Рассердило меня его упорство. «Как смеешь ты, молокосос, издеваться надо мной?» крикнул я, ударил его мечом и рассек на двое. Тут же умер юноша. Сижу я над ним, плачу, сам себя проклинаю: «Младшего своего убил из-за своего брюха! С каким лицом вернусь я к нартам? Как взгляну я в глаза народу?»
Долго так причитал я, а потом вдруг подумал: «А что, если испытать, правду ли говорил мой младший?» Опустил я тело его в воду родника, и вдруг он ожил и таким здоровым выскочил из воды, каким он матерью был рожден.
И воскликнул я: «Отныне буду ли я еще когда-нибудь просить у бога иной милости! То, что случилось, это на всю жизнь мне благодеяние!»
Вернулись мы домой и всю дорогу пели мы веселые песни, шутили и смеялись.
Чудеснее этого ничего я не видел, - сказал Хамыц.
– Ну, Сослан, теперь твой черед, - обратился Аца к Сослану.
– Что и говорить, - начал Сослан.
– Много дивного, много чудесного случилось со мной. Но обо всем я не стану рассказывать. Однажды охотился я на равнине Зилахар, и меня тоже сопровождал мой младший. Убили мы косулю и устроили привал у подножья кургана. Развели огонь, нарезали мяса на шашлык, надели его на вертел, и сказал я юноше: «Посплю я немного, а ты, когда шашлык будет готов, разбуди меня. Поедим и будем продолжать охоту». Но только уснул я, юноша будит меня. «Едва я сунул шашлык в огонь, - сказал юноша, - ожила наша косуля и убежала она».
– «Э, юноша, шашлык ты, конечно, съел, а все остальное мясо кому-нибудь отдал. Немало путников проходит здесь по дорогам. Ну и пусть будет так. Но зачем ты обманываешь меня?» сказал я ему.
«Небо и землю беру я в свидетели, ни кусочка я не съел, никого я не видел и никому ничего не отдал. Убежала она», клялся юноша.
Рассердила меня эта дерзкая речь, выхватил я меч и сам не успел опомниться, как разрубил его надвое... «Вот тебе, чтобы не насмехался над старшим!» крикнул я.
Но когда юноша умер, мне стало его жалко. Стал я плакать и каяться в том, что из-за брюха своего убил младшего. А что, если испытать, правду ли он говорил?! Разжег я огонь посильнее, насадил юношу на вертел, сунул его в огонь, и вдруг он ожил и невредимый и здоровый явился передо мной, да еще говорит мне с досадой: «Зачем ты оживил меня? Побывал я в Стране Мертвых и плясал там симд с твоей покойной женой, а ты, вернув меня сюда, помешал нашей веселой пляске».
Узнав об этом, я тут же вонзил себе меч в грудь выше сердца и умер. И, правда, очнулся я в Стране Мертвых. Вижу я, танцуют там симд, и жена моя покойная между ними. Тут же я взял ее за руку и пошел с ней в симде, и сам Барастыр смотрел на нашу пляску. А те, что сидят возле Барастыра, спрашивают его;
«Ведь это нарт Сослан, как он попал сюда?»
«Он убил себя, чтобы повидаться с женой, - так попал он к нам», ответил им Барастыр.
Захватил я жену и вместе с нею вернулся домой из Страны Мертвых. Вскоре у меня родился сын, и из шкуры этой лисицы намерен я сделать шапку для сына моего. Вот какие чудеса случались со мной, дорогой наш племянник Аца!
– так кончил рассказ свой Сослан.
– Ну, а теперь, Урызмаг, за тобою черед, - сказал Аца. И вот что сказал Урызмаг:
– Я тоже нартский муж, не хуже других. Много совершил я дивных дел, много я видел чудес, но обо всем, конечно, не стану рассказывать. А вот, послушайте-ка, что случилось со мной поздней осенью, когда я охотился на равнине Зилахар. Ничего не припас я в дорогу и не добыл ничего на охоте. К вечеру упал вдруг туман, и настала такая черная ночь, что я сразу заблудился. От голода и от жажды на тонком волоске держалась душа моя в теле. Но бог привел меня в заросли бурьяна, - видно, здесь была когда-то стоянка пастухов. «О, если бы здесь сохранился плетнем огороженный загон, в котором я мог бы прилечь и отдохнуть в безопасности!» Только выговорил я эти слова, смотрю, - и вот плетень передо мною. А за плетнем показалась дверь... «Войду-ка я внутрь, там мне будет безопаснее», так подумал я, открыл дверь и вошел. Попал я в чудесно убранное жилище, и тут сердце мое окрепло. «Вот теперь поесть бы чего-нибудь», вслух сказал я. И только сказал, гляжу, - передо мной стоит фынг, заставленный напитками и яствами. Насытился я, и беззаботному сердцу сороки подобно стало мое сердце. «Вот теперь ничего мне не нужно», подумал я. Сытый, в хмелю, веселый, задул я огонь и прилег. Вдруг, в полночь, все кругом озарилось светом. Уж не дом ли загорелся, - тревожно подумал я, но тут же услышал женский голос: «Не тревожься, нартский муж, то сползло одеяло с ноги моей».
– «Что это за диво», подумал я. «Что за создание живет здесь, у которого так светится кожа?» Не могу больше заснуть. А в комнате стало еще светлее. Поднялся я с ложа. «Право же, чей-то дом горит неподалеку», подумал я опять. И опять слышу я совсем близко женский голос: «Не пугайся, нартский муж, - это рука моя светит».
«Это человеческий голос, - подумал я.
– Так какова же должна быть та, от которой исходит такой свет!» А в комнате стало еще светлее. Тут встал я с постели, стою удивленно, а из соседней комнаты сказала она мне:
«Не пугайся, нартский муж, это от косы моей свет исходит».
«Эх, умереть бы тебе, Урызмаг, - подумал я и шагнул к двери.
– Должен я узнать, что это за диво». И тут женщина сказала мне:
«Что ты хочешь делать, Урызмаг? Ведь все, в чем ты нуждался - вкусные яства и хмельные напитки - все прошло через твое горло. Почему ты не лежишь спокойно? Зачем ищешь лишнего?»