Ошейник для Лисицы 2
Шрифт:
– Но мы несчастны без Эмерлины. Мы все были семьёй, Ренар, прошу, признай это...
Как я мог это не признать? Когда Эмерлина уходила к Арену и передавала мне свои проблемы через него, а Флёр матом ругала своего мужа, я не мог не признать этого...
– Флёр, спасибо за твою заботу... Но это зайдёт слишком далеко.
– Просто знай — я не против. Просто...
Арен и Флёр покинули меня, оставив в одиночестве, а я погладил место на кровати, где совсем ещё недавно лежала Флёр. Матрас сохранил её тепло, даже её очертания...
Не выдержав пустоты, я лёг на это место и сразу вспомнил, как мне было хорошо с Эмерлиной...
Прошёл ещё месяц без неё.
Я отрёкся почти ото всех, ни с кем не говорил. Лишь с Флёр или Ареном я перебрасывался парой слов, а все остальные начали даже говорить, что я онемел от горя. В чём-то они были правы.
Самый тяжёлый разговор за весь месяц был с моим сыном Карлом. Мы как обычно ели за общим столом, какую-то утку, а Карл смотрел больше на меня, чем на еду, и поэтому часто промахивался мимо рта, и часть еды вообще сыпалась на пол. Когда все разошлись и поблагодарили Флёр за чудесный ужин, Карл остался на месте. Поняв намёк, я сел обратно, смотря в его глаза.
– Ты убил её, – без вступлений и церемоний начал мой сын.
Ему было всего 14 лет, а он уже понимал такие вещи. Мне иногда становилось стыдно за себя — он отчитывал меня на очень жестокие темы, но сейчас я точно знал, что ему сказать. Я кивнул и сложил лапы на груди.
– Если ты хочешь поговорить об этом, то ты выбрал неподходящее время и место.
– А у тебя теперь всегда будет неподходящее время, не так ли?
– Карл, окстись! — крикнул я, не дожидаясь, пока он перейдёт к обвинениям, – Ты обвиняешь меня в её смерти? Обвиняй, я тебе не запрещаю! Но говорить такие вещи я тебе не позволю, и если ты продолжишь, то я покажу тебе, щенок, кто тут главный.
Сказал я довольно резко и грубо, но Карл оставался спокойным.
– При матери ты никогда не называл меня так.
– Как так? — гневно бросил я.
– Щенком, отец.
Я оглядел Карла. Конечно, на щенка он не тянул, вымахал с меня и теперь доживал свою сознательную жизнь. Взрослеем как звери — стареем как люди...
– Тебе четырнадцать лет, а мне уже под тридцать. Я за свой век повидал куда больше чем ты и куда опытнее тебя.
– Ты учил меня честности, оставаясь вором и лжецом! Отец, я действительно не понимаю как такое возможно!
– А вот так, Карл. Возможно настолько, что мой собственный сын обвиняет меня в вещах, которых я не совершал никогда.
– Это всё из-за тебя. Не было бы тебя, сейчас бы было всё хорошо! — начал Карл.
– Не было бы меня, ты бы со мной сейчас не разговаривал.
– Да какая разница! Ты что, никогда не видел как несчастлива мама, как она плачет?
– Видел. Много раз я видел её слёзы и всегда утешал её.
– Ничего подобного! Ты не утешал её, когда её слёзы видели мы с Лимой! Потому что плакала она потому, что тебя не было рядом!
– А сейчас её нет рядом со мной и сил реветь у меня уже не осталось, Карл, – парировал я.
– Ты, отец, был очень эгоистичен! Ты всегда думал о себе, а потом уже о маме! Не говоря уж обо мне или сестре!
– Я делал всё чтобы вы могли выжить и нормально получить образование.
– Нас всему учила наша мама! Всему! Ты хоть чему-нибудь меня научил за всю мою жизнь, а?
– Чему ты хочешь научиться от меня? Воровству? Научиться умело лгать, глядя в глаза тем, кого любишь?
– Да ты и сейчас лжёшь!
– А может быть и да. Я тебе скажу правду сейчас: этот разговор мне не приятен и я хочу его закончить. Ты говоришь о вещах, которых не видел, так что не верь никому.
– Я видел мёртвую мать, которую ты принёс на лапах в этот замок. А потом я видел, как ты закопал её своими же лапами!
– Да потому что так должно было быть! — я ударил кулаком по столу, – Потому что это было правильно!
– Было правильно что?
– Я люблю её, Карл! Запомни это раз и навсегда! Я люблю твою маму больше жизни — и она всегда понимала это! Отвечала мне взаимностью! Чего тебе непонятно, Карл!?
Вот тут лис и опешил, откинувшись на спинку стула.
– Если бы я убил её вот этими лапами, – я поднял руки и потряс ими, – в тот же день я бы отгрыз их сам себе, но я этого не делаю. Если бы я попросил её убить — я бы вырезал себе язык! И вырезал бы его любому, кто только бы посмел заикнуться об этом! Но её убийца сейчас плавает в море с шестью ножами в теле! Потому что сейчас я уже достаточно наказан, Карл, так что перестань меня мучить и занимайся своими делами!
Из жилетки я достал небольшой значок командующего разведывательным отрядом клана и бросил его перед сыном.
– Ты...
– Вот тебе. Займись делами.
– Отец...
– Я поговорю с Флёр. И не спорь, обратно я это не возьму.
Решительно встав, я отправился в спальню, где снова упёрся носом в подушку и разрыдался.
День за днём, час за часом, проходили минуты и секунды без Эмерлины. Проходило только время, но мне не становилось легче, даже наоборот — я всё больше и больше скучал по ней. Стремясь хоть как-то занять себя, я шпионил немного за Флёр и вынес все цветы Эмерлины из спальни, в которой из-за этого стало необычайно пусто и тоскливо. Всё равно спал я теперь там довольно редко — чаще на кушетке в главном зале или прямо в кресле, в котором засыпал, сидя перед камином. Результаты шпионажа дали довольно интересные, но непонятные результаты: Флёр спиливала шипы со своего ошейника. Зачем она это делала, я не понимал, но сил на то что бы поинтересоваться не было.
Приключения, казалось бы, кончились, но всё-таки во мне загорелся былой огонёк азарта, когда одним поздним дождливым вечером ко мне подошла Флёр. Заговорщически осмотревшись, она присела на край кресла и, не смотря мне в глаза, закурила.
– Что-то произошло? — тихо спросил я.
– Пока нет. У меня к тебе один вопрос.
– Задавай.
– Где последний кусок ошейника?
Я вздрогнул так, что Флёр чуть не упала с подлокотника. Я удивлённо посмотрел на её затылок.
– Ошейника? Зачем он тебе?