Ошейник для Лисицы
Шрифт:
Я снова свесился вниз головой, зацепившись за сук коленями. Хоть я и не летучая мышь, чтобы вот так висеть подолгу, но мы с ними определённо похожи.
Гиены отчалили от пристани, подняли паруса и пустились в погоню. Стоит подождать, пока уйдут подальше: крылатую тень на фоне светлого неба заметить очень легко…
Когда их паруса уже почти пропали за горизонтом, я разогнул лапы, отправив себя в свободное падение с огромной высоты. Тонкие ветки, хлеставшие по морде, редели, пока не кончились совсем. Больше моему полёту ничего
Расправив крылья и почувствовав пьянящий запах свежего воздуха, я всего за два взмаха оказался выше моего бывшего пристанища и огляделся. Парус уже почти скрылся, оставалась лишь тонкая верхушка мачты. На таком расстоянии я за ними и полечу, нечего им нервы трепать. Флёр и так им вкатит по самое «не балуй», а я присоединюсь попозже. Хотя, может, и совсем не буду присоединяться. Сделаю ей подарок — принесу пару пленников, да ещё и с величайшим вором познакомлюсь.
Медленно взмахивая крыльями, я поплёлся со скоростью улитки вдоль глади моря. Зачерпнув лапой, умылся солёной водой и начал медленно набирать скорость: парус исчез из моего поля зрения.
«Непобедимость» легко резала морские волны, ветер натягивал парус, толкая наше судно вперёд. Кричали чайки, поскрипывали снасти. Вокруг лежало огромное море, посреди которого на корме небольшой яхты сидели три лиса.
Точнее, два. Мы с Ареном не могли оторвать взгляд от Флёр, которая не просто плакала — она молча рыдала, иногда вытирая слёзы лапой. Шерсть на её морде уже пропиталась солёной жидкостью, но слёзы всё лились и лились с её глаз. Она говорила очень тихо, но каждый звук причинял ей боль. Она не хотела вспоминать, потому что как только она сказала первое слово, то словно снова вернулась в своё ужасное прошлое…
— Неделю назад я уговорила отца послать меня за жемчужиной… одну. Мне нечего терять, и теперь у меня есть это, — она подняла верхнюю часть своего костюма и показала нам маленький шарик, пришитый на плече. — Это яд. Его действие мгновенно и совершенно безболезненно, — она отложила свою одежду.
— Такие носят только убийцы…
— Я и была убийцей, Арен. Возможно, ею и осталась. Там мне это и предложили.
— Сколько ты…
— Убила? — лисица задумалась. — Трижды по пятьдесят и ещё тридцать.
— Почему ты так странно говоришь?
— Дальше пятидесяти я считать не умею… А читать так совсем не умею. Как называется эта яхта?
— «Непобедимость».
Мы задумались. Арен думал о чём-то своём, я боялся наёмной убийцы, сидевшей от меня на расстоянии вытянутой лапы, а Флёр просто грустила.
Внезапно она вскочила и принялась неистово дёргать свой ошейник. Она пыталась его разорвать, сломать, согнуть, но лисица не могла причинить вред этому металлу. Она пыталась стянуть через голову, плача и повторяя при этом:
— Не хочу больше… Не буду! Я не виновата, пусть он отпустит меня! — лисица зашлась в истерике.
Мы сидели и молча смотрели на неё.
— Простите, лисята… — Флёр раскрыла арбалет и приставила его к своему горлу. — Так больше продолжаться не может. Я больше не могу носить на себе ошейник… Больше не хочу быть его рабой… — механизм арбалета щёлкнул, взводясь.
Я взглянул на Арена. У нас в головах промелькнула одинаковая мысль, и лис тут же её озвучил:
— Вяжем её!
Мы разом бросились на Флёр и повалили на спину. На этот раз я не стал портить оружие и обезоружил её, аккуратно расстегнув ремешки.
Лисица не прекращала сопротивляться и, вырываясь из наших лап, кричала, чтобы её убили, а я хвалил судьбу за то, что она была без одежды. Иначе она бы уже давно была мертва.
— Мы долго её не удержим… она себя покалечит! Неси наручники!
Я метнулся за наручниками и, вернувшись, аккуратно сковал ей лапы спереди. Я боялся заводить ей лапы за спину, не желая, чтобы это напомнило ей о днях, проведённых в плену.
Потихоньку истерика затихла, и лисица начала успокаиваться. Она лежала на палубе, а крупные слёзы продолжали капать на доски. Неожиданно она свернулась клубочком и почти мгновенно уснула. Арен спросил у меня разрешения уложить её на кровать в капитанской каюте и унёс Флёр туда. А я, внезапно ощутив сильную усталость, нашёл мель, бросил якорь и тоже улёгся спать.
С первыми лучами солнца, когда с меня сошло сонное оцепенение, я вспомнил некоторые отрывки из истории нашей попутчицы и, несмотря на то, что у меня своих проблем было по самые уши, решил ей помочь. Её злость и безумие вполне оправданы, а судьба была к ней неоправданно жестока. У неё не было никого, кроме отца, и кроме него она больше никому не рассказывала о своей судьбе. Рассказав обо всём этом мне и Арену, она передала нам часть своей боли, которую доселе несла в себе.
Ни Арена, ни Флёр на палубе не было видно, и я заглянул в каюту.
Лисица лежала на измятой постели, вяло дёргая лапами в наручниках. Она всё ещё спала, а Арен, сложив лапы на коленях, сидел напротив и грустно смотрел на лисицу. По его покрасневшим глазам и вздрагивавшему хвосту было понятно, что он не спал всю ночь. Он тихонечко поманил меня.
— Трудно назвать это сном… похоже, всю ночь ей снится кошмар.
Флёр перевернулась на другой бок, обнажив спину.
— Смотри, шрамов не видно. А ведь если её били плёткой, то должны были остаться следы…
Арен тихонько наклонился к её спине и раздвинул шерсть. Через минуту он молча повернулся ко мне и протянул то, что выглядело как кусок шкуры. Мы посмотрели на кусок ткани с рыжей шерстью, а потом взглянули на спину лисицы.
В том месте, где лис оторвал накладную шерсть, виднелось буро-красное месиво. На этом месте сошлись не меньше десяти ударов — остальные, более мелкие шрамы закрывала густая шерсть лисицы. Арен дрожал, сжимая в лапе клок шерсти, не зная, что с ним делать, а его глаза наполнялись слезами…