Ошибка господина Роджерса
Шрифт:
Последнее письмо от Зори стало причиной наших дальнейших неприятных разговоров.
Как-то вечером я сидел дома у телевизора, а жена суетилась по хозяйству. Марина готовилась к экзаменам. Лена читала. Каждый был занят своим делом. «Кажется, сегодня будет все спокойно», - с облегчением подумал я. Но не тут-то было. Словно перехватив мою мысль, Марина отложила в сторону учебник.
– Дорогой мой папочка, - сказала она многозначительно, - знай, что твой брат, а мой дядя, не реабилитировался в моих глазах.
Я старался быть спокойным, сдержанным.
– Почему?
–
– Может быть, я буду слишком резка в своих суждениях, - начала Марина, - но давай все же еще раз проанализируем содержание последнего письма. Так сказать, подвергнем психологической экспертизе. Нельзя не обратить внимания на абсолютную безыменность шести событий, связанных с его персоной. Ни одно событие в его жизни не привязано, как говорят, к местности. Послушай. Он пишет: «Попал на фронт в разгар ожесточенных боев...» Какой фронт? Когда это происходило? Ни слова. Он был отправлен в тыл Германии. Куда? Место? Работал на рудниках. Каких? Где? Возглавил организацию и организовал побег один пленный. Кто он? Имя хотя бы. Бежит из рудника в числе счастливчиков. Опять ни имени, ни фамилии товарищей. Далее. Скитается по Швеции в поисках работы. Снова никаких указаний. Затем направляется в Канаду на пароходе. Ни названия порта, откуда уехал, ни названия парохода. Давай задумаемся, отчего это происходит. Не скрывает ли он истинного положения вещей? Можно ли ему верить? Что ты на это скажешь?
Наступило неловкое молчание. Жена недоуменно поглядывала то на Марину, то на меня.
Я обдумывал, что ответить. Во мне все кипело от возмущения. Стараюсь взять себя в руки.
– Органы правосудия могут гордиться, их ряды скоро пополнятся новым Плевако, а вот подобрать колер для покраски квартиры я бы тебе не доверил, уж очень мрачные цвета у тебя в ходу. Конечно, у твоего дяди далеко не безупречная биография, но это еще ничего не значит. В белила тоже попадает сор, но от этого они не перестают оставаться белыми. Оставь все эти сомнения. Почитай внимательней, с какой тоской он пишет о России! Нужно быть добрее к людям.
– Ну да, зачем лишний раз утруждать себя сомнениями, - иронически усмехнулась Марина.
– Куда проще получать заграничные тряпки и носиться с ними по комиссионным магазинам и толкучкам. Разве ты не видишь, он просто ослепляет и разлагает вас своими подачками.
– За-мол-чи, или я тебя сейчас...
– Я выскочил из-за стола.
Жена, видя, что дело принимает серьезный оборот, встала между нами. Марина стояла как вкопанная.
– Да вы очумели, наверное? Господи, когда все это кончится? С ума можно сойти, - с горечью сказала жена и разревелась.
– Твое воспитание, полюбуйся. Она скоро сядет нам на голову!
– кричал я.
– А ты где был, когда я ее воспитывала?
– теперь уже не удержалась жена.
– Поменьше бы бегал по рыбалкам да шлялся по друзьям, - всхлипывая, заключила она.
После этой истории я целый месяц не разговаривал с Мариной. Никто из нас не хотел первым пойти на примирение. Хотя время и было вроде бы нашим союзником, тем не менее, зная характер дочери, мне первому пришлось ей уступить и в спокойной обстановке объясниться. Объяснение было тягостным. Мы помирились. Однако прежней искренности в отношениях с дочерью больше не наступило. С того случая мы договорились с женой сохранять в строгой тайне от Марины получаемые письма и посылки от брата. Худой мир лучше доброй ссоры.
В очередной посылке находилась только мужская одежда. Мне особенно пришелся по душе разноцветный шерстяной свитер. Я тут же его надел, благо было прохладно, и вышел на кухню. Сосед варил кофе. Поглощенный своим занятием, он не обратил на меня никакого внимания.
– Матвей Егорович, я тогда погорячился... Не сердитесь...
– извинился я.
– Самокритику приветствую и больше не сержусь...
– ответил журналист, не отрываясь от кофеварки.
– Матвей Егорович, одолжите, пожалуйста, спички.
Я все-таки решил заставить его оторваться от кофе и обратить на себя внимание.
– А вон спички, - спокойно сказал Елисеев и кивнул в сторону коробка, лежащего на газовой плите.
– Фу, черт, не заметил...
Мне ничего не оставалось делать, как взять коробок и зажечь горелку.
– Противная сегодня погода.
– Я не унимался. Да пусть же в конце концов взглянет на меня!
– Да...
– равнодушно согласился он и поднял голову.
– О! Алексей Иванович, с обновкой вас... Отличная штука!
Я не стал громко расхваливать свитер. Небрежно произнес:
– Конечно, разве сравнишь с отечественным барахлом? Вот только Марина не понимает этого.
– Я давно наблюдаю за Мариной. Нередко приходилось с ней вести кухонные разговоры. Скажу вам, она мне нравится. Марина у вас - правильный человек, и я на ее стороне...
– как-то очень серьезно сказал Елисеев.
Я сделал вид, что не заметил перемены в его тоне.
– Скажите, Матвей Егорович, дорогие там транзисторы?
– Цены разные, в зависимости от класса.
– Сколько, например, стоит трехдиапазонный?
– Сорок пять - пятьдесят долларов.
– Это дорого?
– Прилично... Извините, Люсенька зовет.
– Елисеев побежал к себе в комнату.
Разговора по душам не получилось. Но я все равно был доволен. И, вернувшись в комнату, сказал жене:
– Зря нападал на соседа... Порядочный человек.
Мне хотелось, чтобы в разговор вступила Марина. Но она сидела, уткнувшись в учебник.
– И культурные люди...
– продолжал я.
– В театр часто ходят... А мы...
Я знал, что говорил. Марина подняла голову и посмотрела на меня вопросительно - не шучу ли.
– Они предлагали билеты, - сказала дочь.
– И не раз...
После этого разговора прошло всего три дня. В обеденный перерыв Марина позвонила мне на работу и решительным тоном попросила не задерживаться.
– Есть важное мероприятие, - закончила она.
Гонимый нетерпением, я раньше срока пришел домой. Меня встретили празднично одетые жена и Марина.
«Что-то случилось», - подумал я.