Ошибка канцлера

Молева Нина Михайловна

– По кому же это – по матушке аль по батюшке?

– Того не скажу. Обронил как-то Иван Иванович, что сводные они, а боле поспросить неловко, да и не к чему.

– И то правда, чего в чужой жизни копаться. Породнишься – и так узнаешь. А пока позови-ка ты мне своего феномена, потолковать с ним хочу, рука у меня легкая. Может, и отплачу доброму хозяину за угощенье да ласку.

– Дай бог тебе, государыня, надёжа ты наша, благ всяческих да радостей. Бегу, государыня, бегу.

– Ваше императорское величество, вы

изволили выразить желание видеть меня – признательность и восхищение лишают меня слов.

– Садись, садись рядом, Иван Иванович. Вон сколько слов хороших о тебе слышу, а тебя самого во дворце не вижу. Чего ж ты, хоромами моими пренебрегаешь аль скуки боишься?

– Ваше величество, вам ничего не стоит наказать меня не за вину, а за беду мою.

– Как это?

– Я никогда не имел чести быть допущенным в ваши чертоги, и мысль о вас была мыслью о божестве, лицезреть которое я недостоин.

– А это ты как же решил? Может, много на себя взял – достоин, недостоин. Чай, дворцовые порядки тебе знакомы.

– Вы обращаетесь к моему детству, ваше величество. Но то, что доступно ребенку, часто становится недостижимым в зрелые лета. Я не вижу в себе никаких талантов, которые дали бы мне право просить о месте в окружении вашем.

– И снова, Иван Иванович, не тебе решать.

– Простите, ваше величество, если мое суждение оказалось слишком решительным перед лицом монархини.

– А коли б не монархини, а просто дамы?

– О, тогда я бы не испытывал сомнений!

– И все равно бы не пришел?

– Напротив – пренебрегая разрешениями, я постарался бы доказать, что могу заслужить внимание дамы. Самой прекрасной дамы на земле.

– Доказывал уж кому?

– Не приходилось, ваше величество. Только слова ваши дали выход сокровенным мыслям, в которых я сам себе признаваться не решался.

– Жениться не собираешься ли?

– И в мыслях такого не имел.

– Что ж так? Вот я к тебе свахой за сестрой твоей – Голицын очень руки ее просит.

– Какое ж сватовство, ваше величество. Одного слова вашего достаточно, чтобы все свершилось по воле вашей.

– Да не хочу я, чтоб по царскому слову.

– О, ваше величество, разрешите мне не отвечать, иначе я рискую оказаться недостаточно учтивым.

– Да нет уж, говори, непременно говори!

– Вы вырываете у меня эти слова, ваше величество!

– Так и договорились – мой грех. Так что ж сказать хотел?

– А то, ваше величество, что я имел в виду не царское слово.

– Какое же?

– Прекрасной дамы. С царями спорят, с красотой никогда. Я жду наказания за свою дерзость, ваше императорское величество.

– За дерзость, говоришь... Это ты сейчас про красоту-то придумал?

– Всегда так думал, с тех пор как увидал вас во дворце царском.

– Когда ж это случилось?

– Тому лет пятнадцать. С тех пор не знаю и вообразить не могу иной красоты

воплощенной.

– Изменилась я с тех пор, Иван Иванович.

– Вы стали еще прекрасней, ваше величество, и вы это знаете! Самые прекрасные кавалеры Европы повторяют вам это каждый день, не сомневаюсь. Чем вас могут удивить мои слова! А когда вы скачете на лошади, спрыгиваете с седла, кто может удержаться от возгласа восхищения. Я не говорю о танцах – они ваша стихия, и вы не знаете себе в них равной. Но ради бога простите, ваше величество, я опять позволил себе забыться в присутствии монархини и заслужил десятикратное наказание.

– Да не сержусь я на тебя, с чего взял?

– Благодарю вас за милосердие, но я могу его исчерпать своими неуместными восторгами.

Лондон

Министерство иностранных дел

Правительство вигов

– Милорд, на этот раз победу Бестужева можно считать полной! Лесток в Тайном приказе.

– По обвинению?

– Точного смысла обвинений наш резидент не знает, зато ему известна подлинная подоплека ареста и следствия – провал очередной интриги против канцлера.

– Но резидент уверен, что речь идет именно о Лестоке, а не о каких-нибудь его свидетельских показаниях по чьему-то делу?

– В отношении этого ни малейших сомнений нет. О винах Лестока открыто заявлено при дворе.

– Итак, Франция потеряла все свои позиции при русском дворе.

– Лесток объявлен ни больше ни меньше как политическим преступником и подвергнут пыткам.

– Да, нельзя сказать, чтобы правление Елизаветы отличалось большей гуманностью, чем правление императрицы Анны.

– Ни в коей мере. Даже самый приблизительный подсчет политических преступников, сосланных в Сибирь, показывает, что число их возросло по сравнению с годами Анны почти втрое. Удивительно другое. Елизавета ни мгновенья не колеблется подвергать пыткам даже самых близких ей людей. В чем бы ни выражалось ее неудовольствие против Лестока, он сыграл большую роль в ее вступлении на престол.

– Поэтому императрице давно следовало от него избавиться. Не исключено, что Бестужев разобрался в ситуации и подсказал императрице столь выгодное для него самого решение. И все же как определяется, хотя приблизительно, обвинение Лестока?

– Вмешательство в компетенцию канцлера и в сношениях с иностранными державами.

– Вариант обвинения маркиза де ла Шетарди. Такой поворот возможен всегда, тем более граф имел неосторожность продолжать получать пенсию от французского правительства.

– А французское правительство – неосторожность выплачивать эти суммы в виде постоянной пенсии. Дорогие подарки выполнили бы ту же роль, не оставляя столь заметных следов.

– Несомненно. Но Лесток любил наличные деньги и имел бы трудности с перепродажей подарков.