Ошибки

Гофман Эрнст Теодор Амадей

Хотя барон, как уже было сказано, прекрасно знал итальянский язык, расшифровка текста на листке ему никак не удавалась. Потому что помимо того, что шрифт был мелкий, просто как порошок, попадались места, почти полностью стёртые. Между прочим, было такое впечатление, что владелица бумажника (в том, что он принадлежал женщине, не было никакого сомнения) записала отдельные мысли, чтобы потом употребить их в письме к близкой подруге, впрочем, листок мог быть и дневником. Так или иначе — барон ломал над этим голову и портил глаза.

Листок из бумажника

Город в общем построен красиво, с улицами, прямыми, как стрела, с большими площадями, то и дело попадаются аллеи, деревья в них наполовину высохли, и, когда тоскливо завывающий ветер гонит впереди себя густые облака пыли, печально трепещет их посеревшая листва. Ни один фонтан не вздымает ввысь струи живой воды, давая прохладу и облегчение, поэтому на улицах безлюдно и пусто. Базар, маленький, затерянный рядом с безрадостно грохочущими мельницами, не идёт ни в какое сравнение с тем, что можно видеть в Константинополе. Здесь также нет ни прекрасных тканей, ни драгоценностей, которые

продаются в отдельных лавках. Кое-кто из купцов посыпает голову белой пудрой, чтобы приобрести более почтенный вид, вызывающий доверие, и тогда продаёт всё гораздо дороже. Есть много дворцов, но они построены не из мрамора, говорят, что в этой местности и далеко вокруг мрамора совершенно нет. Строительным материалом являются здесь маленькие, обожжённые в печи камни, они имеют форму удлинённого четырёхугольника, ужасный красный цвет и называются кирпичами. Правда, есть природные камни (квадерштайне), которые однако не похожи ни на порфир, ни на гранит. Как бы мне хотелось, дорогая Харитон, чтобы ты увидела прекрасные ворота, украшенные квадригой с богиней победы. Они напоминают простой и величественный стиль наших предков. Но почему я так много говорю о мёртвых и холодных массах камня, которые тяжёлым грузом лежат на этом пылающем сердце, угрожая его раздавить? Прочь, прочь из этого безлюдья! — я хочу тебе, дорогая… нет — мой маг был сегодня раздражён и придирчив, как никогда. Во время обеда он слишком много танцевал и вывихнул себе ногу. Разве я виновата, разве это справедливо — изводить меня за это тысячью мелких упрёков?! Когда я сброшу наконец цепи, связавшие меня с отвратительным уродом, который хочет довести меня до отчаяния, хочет меня… Я натёрла ему ногу бальзамом из Мекки, уложила его в постель, тогда он успокоился и затих. Потом встал, сварил шоколад и предложил мне чашку, но я не стала пить из опасения, что он туда подсыпал опиума, чтобы усыпить меня и потом во что-то превратить, как он делал уже не раз.

Отвратительное мерзкое недоверие! Злосчастная враждебная предубеждённость! Сегодня мой маг был сама мягкость, сама доброта! Я тихонько поглаживала пальцами его лысую головку, а он, глядя на меня своими большими прекрасными сияющими чёрными глазами, в блаженстве повторял: «Сейчас, сейчас!» И действительно тут же достал свой станок и на тёмно-красной шали сделал золотую кайму такой дивной красоты, о которой можно только мечтать. Я накинула её на себя и после того, как мой маг, как обычно, привинтил электрофор на затылок, мы отправились в приветливый лесок вблизи от ворот с богиней победы, достаточно было сделать всего несколько шагов, чтобы углубиться в прекрасные мрачные тенистые аллеи. В лесу мой маг пришёл вдруг в мрачное настроение. Когда я стала говорить, как хороша прогулка, он резко меня прервал: неужели я настолько глупа, чтобы воображать себе, будто это настоящие деревья и кусты, настоящая вода, трава и поле. Уже по тусклым краскам я могла видеть, что всё это искусственно создано развлечения ради. Зимой, как утверждал мой маг, всё это упакуют и отправят в город, чтобы частично сдать в аренду торговцам сластями, которые воспользуются этим для своих так называемых витрин. Если же мне пришла охота увидеть немножко настоящей природы, то он поведёт меня в здешний театр, где только и можно найти нечто достойное в этом смысле. Там в театре есть подлинные мастера природы, которые превосходно умеют сделать гору, дерево, куст, огонь и воду… О, как меня раздражало это! Мне так захотелось туда, где можно было вспомнить о прекрасных временах, когда ты, моя любимая Харитон, ещё была подругой моих игр! — Круглая площадь в окружении густого кустарника, в середине её статуя Аполлона. Мы подошли! Мне захотелось посидеть там, но тут мой маг пришёл в сильнейшее неудовольствие. Он заявил, что эта проклятая кукла внушает ему страх и ужас и что ей необходимо отбить нос, иначе она оживёт и его поколотит. Он и в самом деле поднял на статую свою длинную толстую бамбуковую трость! Ты понимаешь, какое чувство охватило меня, когда мой маг собирался последовать обычаю ненавистного мне народа, который ради бессмысленного и безумного суеверия действительно отбивает носы скульптурам ради того, чтобы они не могли ожить! Я подбежала, выхватила палку из рук моего мага и усадила его на скамью. Он усмехнулся презрительно и стал говорить, чтобы я не вздумала вообразить себе, что это в самом деле статуя, высеченная из камня, её одутловатое бесформенное тело похоже, как говорил Бенвенуто Челлини, на мешок, набитый дынями. В этой стране такие статуи изготовляют особенным способом: насыпают огромную кучу песка, а потом так долго и ловко её выдувают, пока не образуется фигура. Потом мой маг попросил разрешения пойти к пруду неподалёку от той площади, где мы сидели, чтобы немного послушать лягушек. Я с удовольствием разрешила, и когда он…

Красные искры закатного солнца играли в густой листве. Что-то зашуршало надо мной в кустах, раздалась печальная трель соловья. Сладкая боль сдавила душу, охваченная томлением непреодолимым и страстным, я сделал то, чего не должна была делать! Ты знаешь, моя дорогая Харитон, магическую ленту, соблазн этого дара нашего мага. Я вынула её и обернула ею кисть левой руки. В тот же миг соловей подлетел ко мне и запел на языке моей страны:

«Несчастная, почему ты бежала сюда? Неужели ты надеялась уйти от печали, от страстной тоски, ведь она с тобою и здесь! Ещё острее ранит боль обманутых надежд вдали от истинной родины! Он следует за тобой по пятам! Беги, беги, несчастная! Но ты желаешь умереть той смертью, которую несёт любовь! Отдай её мне! Отдай её мне и живи в блаженном предчувствии, которое воспламенит в твоей груди кровь моего сердца!»

Соловей вспорхнул мне на колени, в волшебном ослеплении я вынула своё маленькое смертельное орудие, но — о счастье! — появился мой маг, соловей взвился ввысь, я сорвала ленту с руки и…

Я вся трепещу! Те же волосы, те же глаза, та же свободная гордая поступь… Всё портит лишь ни на что не похожее уродливое платье, обычное в этой стране. Я напрасно старалась

бы, моя любимая Харитон, найти слова, чтобы описать тебе его. Скажу только, что верхняя часть этой одежды, которая у нас так красит мужчину, здесь обычно тёмного, чаще всего чёрного, цвета, а по форме покроя напоминает рыбьи плавники и хвост. Это сходство особенно подчёркнуто той частью платья, которую называют здесь фалдами, в них помещаются карманы для хранения разных мелких предметов, носового платка и т. д. Здесь ещё один очень странный обычай: для молодых людей состоятельных и образованных считается неприличным брить щёки и подбородок. То и другое прикрывается волосами, которые не сбривают, а также лоскутками полосатого батиста, которые по обеим сторонам высовываются из-под галстука. Но самое странное это головной убор, он состоит из фуражки цилиндрической формы из жёсткого фетра с небольшими полями. Называется это «шляпой». Ах, милая Харитон, даже это ужасное платье не помешало мне его узнать! Какая колдовская сила отняла его у меня! А если бы он меня увидел?! Я быстро обернула шею магической лентой, он прошёл мимо, чуть не задев меня, я была невидима, но, казалось, он ощущал присутствие рядом какого-то доброжелательного существа. Он уселся на скамью недалеко от меня, снял шляпу и принялся напевать мелодию со словами примерно такими: «Дай посмотреть на тебя!» или «Дай увидеть тебя в окно!» Потом он вытащил футляр и вынул из него инструмент, который здесь называют очками. Он надел инструмент на нос, укрепил за ушами и сквозь светлые, до блеска отшлифованные стёкла, которые оказались перед глазами, не отрываясь смотрел в ту сторону, где сидела я. Я испугалась, что магический взгляд через стёкла это могучий талисман, который разрушит чары, я уже думала, что всё пропало, но случилось так… роковые повороты моей жизни! Как рассказать тебе об этом, милая моя Харитон, как описать то неизъяснимое чувство, которое охватило всё моё существо! Однако слушай всё по порядку. Мария, прекрасное и милое дитя, хотя и не исповедует нашей веры, однако почитает обычаи страны и свято верит в истинность нашей религии. В ночь накануне дня святого Иоанна мне удалось ускользнуть из-под надзора мага. Ключи от дома были у Марии, она ждала меня с изящным сосудом в руках, в глубоком молчании мы вместе отправились в лес, нашли цистерну, которая там находилась, достали из неё святой воды и бросили в неё освящённые яблоки. На другое утро, самозабвенно помолившись святому Иоанну, мы подняли сосуд на четырёх указательных пальцах рук. Он повернулся налево и повернулся направо, качаясь и подрагивая. Напрасны все надежды! Однако потом, омыв голову, шею и грудь святой водой, в которой лежало освящённое яблоко, я вышла из дому под густой вуалью — мой саг видел в это время один из своих длинных снов и как будто бы не заметил этого — и пошла вдоль длинной городской улицы, обсаженной деревьями, которая называется «Липы». И тут какая-то старуха несколько раз подряд громко крикнула: «Теодор! Теодор!»

О, моя милая Харитон! Ужас и блаженство как будто пронзили меня, я чуть не лишилась чувств! Да, это он! Это он! О, небо! Принц, богатый, прекрасный, могущественный… а теперь лишённый родины, бродит в рыбьем наряде и жёсткой фетровой фуражке… Если бы я только могла…

Мой маг, как всегда, когда он в плохом настроении, считает, что всё плод дурацких фантазий, и его невозможно побудить к дальнейшим выяснениям, между тем это было бы для него так легко — найти то место в лесу, где я увидела Теодора, съесть кусочек освящённого яблока и выпить глоток святой воды. Но он не хочет, решительно не хочет, и вообще он сейчас так раздражён и мрачен, что мне даже приходится временами прибегать к порке, а это, к несчастью, делает его власть надо мной ещё сильнее, однако, если бы мой возлюбленный Теодор…

…с большим трудом выучить. Но теперь моя Мария великолепно танцует ромеку, так, что лучше этого нельзя себе представить и у нас. Была прекрасная ночь, тёплая, полная ароматов и блеска луны. Лес в молчаливом удалении внимал нашей песне, и только иногда слышался шёпот и шорох, как будто пробегали маленькие эльфы, а когда мы умолкали, в тишине раздавались странные голоса духов ночи, как будто просили о новой песне. Мой маг вместе с электрофором захватил с собой и теорбу, аккорды ромеки звучали так прекрасно и торжественно, что я обещала ему за это белого мёда к завтраку на следующий день.

Наконец, было уже далеко за полночь, какие-то фигуры вышли из кустов и приблизились к нашей одинокой полянке. Мы быстро набросили вуаль, подхватили на плечи нашего мага и бежали так скоро, как только смогли. Слишком поспешное, злосчастное бегство! Птица в первый раз рассердилась, говорила невразумительную чепуху и на мои вопросы не отвечала, «потому что она всего лишь попугай, а не профессор». Да, злосчастное, поспешное бегство, ведь это, конечно, Теодор пытался к нам приблизиться, но мой маг так испугался, что пришлось сделать ему кровопускание…

…великолепная мысль! На стволе дерева, под которым я сидела, когда Теодор, оказавшись напротив меня, не смог меня увидеть под покровом вуали, так вот на этом дереве я вырезала несколько слов: «Теодор! Слышишь ли ты мой голос? Это, кричу я тебе — вечно — созидающая — смерть — никогда — убить Константинополь — неизменное решение — дядюшка — благо —»

Путешествие в Грецию

Прочитав то, что было написано на листе, последние слова которого, к сожалению, почти нельзя было разобрать, барон Теодор фон С. пришёл в страшное возбуждение.

По правде говоря, любой человек, даже если голова его, как у Теодора, не была постоянно набита мыслями о всевозможных фантастических событиях, как здесь описанные, испытал бы глубокое удивление и даже потрясение. Не говоря уже о том, что таинственная атмосфера всего приключения, намёки на странное женское существо, владевшее искусством волшебства и постоянно существовавшее рядом с неким магическим явлением, одновременно служа ему и царствуя над ним, повергли барона в величайшее напряжение, мысль о том, что сам он вовлечён в волшебные сети, оплетённые вокруг него листком или, точнее говоря, неизвестным существом, которому листок принадлежал, доводила его почти до сумасшествия.