Ошибки

Гофман Эрнст Теодор Амадей

— Несчастный, — набросился он на охотника, — несчастный! Это была она, она сама, а ты меня не разбудил — она, моя жизнь, моё божество, та самая, за которой я хотел ехать в далёкую Грецию!

Охотник возразил с усмешкой, что если она, эта дама, была та самая, то господин барон, как ему показалось, не были тем самым, и от того, подумал он, будить господина барона, видимо, не имело смысла.

Весьма неприятно для барона было то, что ежедневно, даже ежечасно кто-нибудь спрашивал его, пряча улыбку, что заставило его так скоро возвратиться из Греции.

Чтобы не стать мишенью для ещё больших насмешек, а это было бы именно так, скажи барон правду, он ссылался на болезнь и в самом деле от тоски и огорчения так тяжело заболел, что врач видел единственное средство для спасения его жизни в минеральных ванных, известных своей остротой и страшной силой воздействия на любую, самую крепкую натуру. Пришлось отправиться в Фрайенвальде…

Волшебная сила

музыки

Собственно говоря, из Фрайенвальде барон собирался сразу отбыть в Мекленбург к своему старому дядюшке, но после того, как вода оказала своё действие, он почувствовал непреодолимое стремление увидеть резиденцию и в последних числах сентября вновь благополучно прибыл в Берлин. Так как он действительно предпринял путешествие, правда, не в Патрас, а в Фрайенвальде, то он чувствовал себя уже более уверенно и спокойно смотрел в лицо наглым насмешникам. А если к этому прибавить, что о путешествии в Грецию, которую он собирался посетить, он умел рассказать со знанием дела, увлекательно и в то же время серьёзно, то больше не было препятствий к тому, чтобы барон, вновь вернувший себе всё своё обаяние, без труда отбивал любую насмешку и опять стал кумиром многих девиц, как это всегда и было…

Однажды, когда солнце уже склонялось к закату, он решил отправиться в Тиргартен и вдруг на Парижской площади у самых Бранденбургских ворот увидел пару, приковавшую его внимание. Очень маленький кривоногий старик с уродливой фигурой, одетый до смешного старомодно, прижимая к груди громадный букет цветов, с огромной тростью в руке вёл высокую даму под вуалью, которая была одета как чужестранка, двигалась величественно и благородно. Но самым странным была, без всякого сомнения, косичка: из-под маленькой шляпы старика она сползала змейкой до самой земли. Два весёлых уличных мальчугана из той симпатичной породы, что продают в Тиргартене угольные палочки с тлеющим концом, всё время пытались наступить на косичку, но это было невозможно, потому что, вертясь и извиваясь подобно угрю, она ускользала. Старик, казалось, ничего не замечал. Очень хорошо, что как раз в этот момент мимо проходил господин Вольф, точно так же, как барон фон С., внимательно рассматривавший странную пару и благодаря этому получивший возможность нарисовать маленького старика и его даму с полнейшим портретным сходством. Благосклонному читателю достаточно дать себе труд и посмотреть на прилагаемый листок, чтобы любое дальнейшее описание оказалось излишним. Душа барона трепетала, его охватило таинственное предчувствие, ему хотелось опуститься на колени прямо в грязь Парижской площади, когда дама обернулась и, как молния вдруг прорезает густые облака, так сквозь густую вуаль сверкнул ему навстречу огненный взгляд прекрасных чёрных глаз.

Наконец барон пришёл в себя и в то же мгновение понял, что дерзость уличных мальчишек может служить прекрасным поводом для знакомства со стариком и дамой. С громким шумом прогнав озорников, он приблизился к старику и заговорил, вежливо приподнимая шляпу:

— Сударь, вы, кажется, не замечаете, что эти маленькие бестии, мальчишки, вознамерились разрушить вашу замечательную косу, наступая на неё ногами.

Старик смотрел на барона неподвижным взглядом, как будто и не замечая вежливого обращения, потом вдруг громко захохотал, мальчишки вместе с подмогой, подоспевшей тем временем от Бранденбургских ворот, радостно присоединились, так что барон в полном смущении не знал, что ему теперь делать.

Между тем вся компания медленно продвигалась по Унтер ден Линден, барон бросил несколько монет ученикам школы растениеводства Шпандау и продолжал идти вслед за парой, которая к его большой радости свернула в кондитерскую Фукса.

Когда барон вошёл, старик вместе с дамой уже заняли места в зеркальном кабинете, скрытом от взглядов вьющимся виноградом. Барон уселся в соседней комнате, причём так, что в отражении зеркал пара была ему хорошо видна.

Старик мрачно опустил глаза, а дама что-то энергично ему говорила, причём так тихо, в самое ухо, что барон не мог расслышать ни единого слова. Наконец им принесли заказанное — мороженое, ликёр и пирожные. Дама схватила старика за голову и к немалому изумлению барона отвинтила косичку, открыла её, как футляр, и вынула оттуда салфетку, нож и ложку. Затем повязала салфетку вокруг шеи старика, так обычно поступают с детьми, чтобы они не измазались во время еды. Старик вдруг повеселел и приветливо смотрел на даму чёрными, как уголья глазами, затем стал есть с отвратительной жадностью мороженое и пирожные. Наконец дама откинула вуаль и совсем не надо было обладать впечатлительностью барона для того, чтобы испытать то потрясение, которое он испытал, от этой дивной красоты. Может быть, кто-то, впервые почувствовав на себе этот взгляд Турандот, сказал бы, что лицу и всему облику чужестранки недостаёт того очарования, которое, пренебрегая требованиями формы, безоговорочно побеждает, другой, возможно, стал бы утверждать, что разрез глаз и лоб Изиды как-то пугающе необычны, но — как бы там ни было — каждый должен был признать в чужестранке явление необычайное. Барон мучительно искал средства, как подобающим образом приблизиться к незнакомой паре. «А что если, — подумал он, попытаться воздействовать на чувства красавицы с помощью волшебной силы

музыки!» От мысли к делу! Он уселся за прекрасный кистинговский инструмент, который, как известно, имеется в кондитерской Фукса, и начал импровизировать, причём так, что если не всем остальным, то ему самому это казалось просто божественным. Вдруг как раз на журчащем пианиссимо раздался шум, он покосился в сторону кабинета и увидел, что дама встала. А на месте, где она прежде сидела, лежала, а вернее прыгала и скакала косичка старика, пока он не прихлопнул её ладонью с громким возгласом: «Куш, куш, Фрипон!» Слегка испуганный странным поведением косы-Фрипона барон тотчас впал в фортиссимо, а затем перешёл к чувствительным мелодиям. Тут он почувствовал, что дама, привлечённая сладостными звуками, тихо подошла и встала за его спиной. Всё, что он слышал когда-либо нежного, душещипательного, вся музыка этих итальянских маэстро на «ини», «ана», «елли», «ичи» пригодилась ему сейчас. Он собирался уже закончить в восторженном дурмане, когда прямо над его головой раздался глубокий вздох. «Ну, время пришло!» — подумал он, вскочил и оказался перед ритмейстером фон Б., который всё это время стоял за его стулом и теперь начал говорить о том, как это нехорошо со стороны барона, что своими ужасными стенаниями и грохотом за роялем он разогнал всех посетителей господина Фукса. Вот только что дама, чужестранка по виду, проявлявшая все признаки нетерпения, не выдержала и поспешно бежала вместе со своим спутником, маленьким курьёзным старичком.

— Что? Бежала? — воскликнул барон, потрясённый. — Опять бежала?

В кратких чертах барон рассказал ритмейстеру достаточно для того, чтобы тот мог понять, какое интересное приключение оборвалось.

— Это она! Это она! Ха! Моё предчувствие меня не обмануло!

Так восклицал барон, когда ритмейстер отметил своеобразную деталь — на золотой цепочке дама носила на шее небесно-голубой бумажник. Господин Фукс, стоявший в это время в дверях кондитерской, видел, как старик знаком подозвал проезжавшее мимо ландо, сел в него вместе с дамой и отъехал с быстротой молнии. Потом экипаж ещё видели в самом конце Унтер ден Линден, ближе к дворцу.

— За ней, за ней! — вскричал барон.

— Возьми мою лошадь, — был ответ.

Барон вскочил на лошадь и вонзил шпоры в рёбра храброго коня, который сначала встал на дыбы, а затем понёсся, что есть силы, с быстротою ветра через Бранденбургские ворота прямо в Шарлоттенбург, куда барон прибыл цел и невредим и как раз вовремя, чтобы отужинать у мадам Паули в целой компании знакомых. Все, кто видел его приближение, восхищались чёткостью движений и смелостью наездника, особенно те, кто не знал, что свойственной барону уверенности и ловкости как раз хватило, чтобы справиться с таким диким и робким животным, как лошадь ритмейстера.

А барон между тем проклинал своё существование.

Греческий полководец. Загадка

Большим утешением для барона было сознание того, что предмет его мечтаний и надежд во всяком случае пребывает в стенах Берлина, и каждую минуту счастливый случай может вновь привести его к встрече с необычной парой. Однако, хотя барон много дней подряд неустанно бродил по Унтер ден Линден, ни малейшего следа старика или дамы он нигде не обнаружил.

Весьма разумным и правильным казалось поэтому отправиться в контору регистрации приезжих и выяснить, где сейчас находится странная пара, прибывшая в Берлин 24-го июля.

Так барон и поступил и при этом дал чиновнику весьма подробное описание забавного старичка и греческой дамы. Чиновник возразил, что давать словесные портреты приезжих иностранцев не имеет никакого смысла, так как они не помогут делу, но выразил готовность проверить, что за иностранцы вообще приехали той ночью. Кроме греческого купца Просокарчи из Смирны не оказалось, однако, ни одного приезжего из чужих стран, сплошь советники, секретари судов и прочее, много чиновников из провинции миновало ворота Берлина в ночь с двадцать четвёртого на двадцать пятое июля. Что до купца Просокарчи, то он прибыл без всякого сопровождения и уже поэтому не мог быть маленьким старичком, к тому же барон к нему отправился и познакомился с красивым высоким мужчиной, весьма приятно образованным, у которого он не без удовольствия приобрёл несколько жевательных пастилок и бальзам из Мекки, способствовавший излечению мага, когда тот вывихнул ногу. В ответ на расспросы барона Просокарчи сообщил, что ему ничего не известно о греческой аристократке, находящейся в Берлине, да такое и вряд ли возможно, так как, если бы это было так, она наверняка бы его посетила. Между прочим, он знает, что где-то в Германии скитается изгнанный губернатор Наксоса с дочерью представители древнего княжеского рода, однако, он их никогда не видел.

Что же ещё оставалось барону — каждый день, если погода благоприятствовала, он совершал паломничество в Тиргартен на то роковое место, где нашёл бумажник: ведь, судя по тому, что было написано на листке из бумажника, оно стало любимым местом гречанки.

«Конечно, — говорил барон, обращаясь к самому себе, — конечно, это божественное, великолепное существо вместе со своим кривым магом часто приходит сюда, но как, если не придёт счастливый случай, как угадать момент, когда они будут здесь?! Никогда, никогда я не должен покидать этого места, вечно находиться здесь, пока её не встречу!»