Осиновая корона
Шрифт:
Завидовала, потому что её этой способностью обделили боги. Или судьба. Уна пока не определилась до конца, верит ли она как в то, так и в другое.
— Понятно. Удачи в поисках.
— Спасибо, миледи… — Бри переминался с ноги на ногу, прижимая плошку к груди. Уна прошла мимо него и уже почти повернула за угол, но вдруг услышала: — Завтра вы уезжаете в Рориглан? Миледи Мора сегодня так сказала.
Сегодня… Будто бы на кухне не судачат об их отъезде с того же дня, как пришло письмо. Уна не верила ему.
— Да, завтра, — не оборачиваясь, сказала она. «Вы должны называть меня Бри, миледи»… К тому, кто сам запретил называть себя полным именем, оборачиваться необязательно. Слуга
— Ничего, — Уна не видела Бри, но по голосу догадалась, что он улыбается. У него была хорошая, простая улыбка — не такая, как у кузины Ирмы, лорда Риарта или других её сверстников из ти'аргской знати. Бри любой мелочи мог улыбаться так, словно услышал новость, которой ждал всю жизнь. — Просто хотел поздравить Вас с маленьким кузеном. Не сочтите за дерзость, миледи.
Всё звучало бы замечательно, если бы Бри не добавил последнюю фразу… Уну передёрнуло.
— Не сочту.
Бри вздохнул. В башнях звуки разносились очень хорошо, поэтому Уна расслышала, что вздох был особенным — вздох человека, который набирается смелости. Она терпеливо ждала.
— Передайте, пожалуйста, мои поздравления и мой привет леди Алисии. Мне кажется, она должна меня помнить.
Разумеется, должна: тётя Алисия даже всех крестьян Делга и Роуви до сих пор помнит по именам, со всеми родственными связями… Что уж говорить о слугах. Уне хотелось развернуться и накричать на Бри (ну, или заклятием впечатать эту сметану ему в рубаху — для пущей зрелищности), чтобы он прекратил унижаться.
Вместо этого она спокойно пообещала, что передаст.
Бри снова вздохнул — и снова страдальчески. Он явно почему-то не хотел уходить… Иногда (довольно редко) мысли других людей становились слишком громкими и просачивались Уне в голову — как если бы кто-то бормотал на ухо знакомым, но приглушённым и сбивчивым голосом. Наверное, это была ещё одна из форм проявления Дара. Самая ненавистная. Уна порадовалась, что не слышит мыслей Бри сейчас.
— Благодарю, миледи. Знаете, мне бы тоже хотелось увидеть маленького Альена.
На этот раз Уна не выдержала и посмотрела на него через плечо.
— Маленького… Альена?
— Ну да, — Бри растерялся. — Я слышал, что так назвали ребёнка леди Алисии… Разве нет?
Слуги знают… И родители, конечно, знают. А вот она — нет.
Что ж, уже привычная ситуация.
Лорд Альен был для Уны главной загадкой Кинбралана — за исключением заковыристой загадки о том, что ей делать с собственной магией… Из странных недомолвок мамы, свирепых выкриков дедушки, из шёпота камней замка и дрожи осиновых веток проглядывала одна большая тайна. Эту тайну тщательно оберегали от посторонних — и от Уны. До какого-то возраста она была уверена, что у неё всего три дяди и что Горо и есть первенец, изначальный наследник дедушки. Лишь неверное воспоминание о зимнем дне из детства подсказывало правду. Ещё были редкие оговорки тёти Алисии — однако после каждой из них она ловко меняла тему и отказывалась отвечать на расспросы Уны… Всё стало иначе, когда Уна выросла и (тем более) когда в ней пробудился Дар.
Она и до этого, впрочем, видела, как дедушка исходит гневом и болью, сыплет обличительными речами непонятно в чей адрес — точно перед ним призрак старого врага. Видела, что дядя Горо со злым азартом пускается в споры с ним, как только побольше выпьет. Слышала, что в разговорах старших (в тех, что — украдкой, шёпотом, за прикрытыми дверями) постоянно мелькает некий ОН: не то великий, исключительный человек, не то
К шестнадцати-семнадцати годам Уна всё же докопалась до того, как звали истинного наследника, старшего из сыновей дедушки. Позже она выяснила, что лорд Альен в юности отказался от титула, уехал в странствия и где-то пропал. Всё. И эти крупицы ей удалось собрать с большим трудом: отец молча улыбался и качал головой, слуги пожимали плечами или отделывались туманными намёками, соседи делились дикими слухами об изгнании из Ти'арга, об убийствах, о какой-то похищенной рабыне-миншийке… Если бы Уну не закалило чтение местных хроник и философских трудов, она бы, поверив во всю эту чушь, убедилась, что лорд Альен был отъявленным злодеем и все попросту стыдятся о нём говорить. Но поведение дяди Горо и тёти Алисии (да и отца, в общем-то) свидетельствовало совсем о другом…
О любви, которой зажали рот. Которую едва ли не задушили. «Не знаю я, где он, — нахмурившись, бросил однажды дядя Горо в ответ на очередные допытывания. — Брат Альен может быть где угодно, только не здесь… Или умер давно. Ох, Уна! — почти простонал он. — Тошно мне и говорить, и молчать об этом… Не спрашивай меня, ради всех богов. Хочешь, сходим проведать лошадей?…»
Кем же был лорд Альен? Возможно, волшебником. Тогда он, скорее всего, уехал в Долину Отражений, но потом… Что потом? Его не пожелали видеть дома — или он сам решил не возвращаться? Мог ли дедушка порвать с ним из-за магии; точнее, только из-за неё?
А если были и другие причины… Они могут быть очень страшными — или очень значительными, раз до сих пор в секрете. Бесчисленные вопросы дразнили Уну; дразнила её и странная, немного пугающая связь с памятью лорда Альена, которую она ощущала. Так много всего упиралось в память о нём — и вот теперь тётя Алисия дала его имя ребёнку… Уне резко захотелось в Рориглан.
— Да… — рассеянно сказала она. — Верно. Мне пора к отцу, Бри. Увидимся.
Несмотря на погожий летний день, камин в покоях отца был жарко натоплен — как всегда. Едва переступив через порог, Уна покрылась испариной. Когда Дар не получал выхода (как сегодня — из-за неудавшегося заклятия), она с утомляющей остротой чувствовала перепады жары и холода, обычные в Кинбралане.
— Доброго дня, дорогая.
Отец тускло улыбнулся. Он был уже не просто худым — походил на скелет, обтянутый кожей. Лекари в недоумении качали головами: все подтверждали, что лорд Дарет сохраняет здравый рассудок и не отказывается от пищи, но она почему-то не идёт ему впрок.
Уна через силу улыбнулась в ответ и села на постель у него в ногах. Взгляд потерялся в серо-рыжих ворсинках меха на одеяле… Лисьи шкурки. Отец вечно мёрзнет, даже сейчас. Уне снова захотелось уйти отсюда: тоскливая, до отчаяния, жалость мешалась с непонятным отчуждением от бледного, почти облысевшего человека перед ней.