Осип Мандельштам: Жизнь поэта
Шрифт:
Тем сильнее бросается в глаза (отсутствующий в стихотворении Вермеля) Мандельштамовский эпитет «ленинских»при определяемом слове «домов». Тема ударного жилищного строительства в Москве – одна из основных для столичной прессы мая – сентября 1931 года. [565] Более того, можно осторожно предположить, что не только к зрительным впечатлениям, как у Вермеля, но и к актуальному газетному контексту восходят Мандельштамовские строки об асфальте. Выбор асфальта вместо булыжника в качестве основного покрытия для московских улиц широко обсуждался и приветствовался в средствах массовой информации того времени. На первой странице «Вечерней Москвы» от 28 мая 1931 года появилась большая подборка материалов «Строительство жилищ и мостовых – под рабочий контроль. Москву булыжную превратим в Москву асфальтированную». Номер от 15 июня открывался ликующей передовицей «25 июня начинается постройка новых асфальтно—бетонных мостовых». А на третьей странице «Известий» за это же число была помещена «проблемная» статья Эмиля Цейтлина «Асфальт или брусчатка?». Также Мандельштамовские строки об асфальте и о «начале стройки ленинских домов» без особой натяжки могут быть сопоставлены со следующим фрагментом июньского репортажа Владимира Зыбина «На улицах Москвы»: «Горячая, тягучая масса асфальта переливается из большого котла в десятки маленьких. <…> Пройдитесь сейчас по московским улицам. На них тысячами квадратиков брусчатки, дымящимися асфальтовыми котлами… <…> выполняется великая задача создания образцовой столицы трудящихся СССР». [566] Процитируем еще строку из газетного стихотворения Владимира Луговского «Москва» (сентябрь 1931 года): «Асфальт лей! Старую дрянь сметай и гони!» [567]
565
Приведем здесь краткую и заведомо неполную выборку соответствующих газетных материалов: Жилищное и дорожное строительство в Москве (На пленуме московского совета К и КД). [Редакционная заметка]//Известия. 1931. 30 мая. С. 4; Среберк Н. Рабочие кадры для строительства//Известия. 1931. 7 июня. С. 3; Студенты – на ударную стройку. [Редакционная заметка] //Известия. 1931. 9 июня. С. 4; Больше цемента, больше кирпича. [Редакционная заметка]//Правда. 1931. 2 июля. С. 1; Кузьмин К. Улицы многоэтажных домов // Вечерняя Москва. 1931. 19 сентября. С. 1.
566
Зыбин В. На улицах Москвы // Вечерняя Москва. 1931. 27 июня. С. 2.
567
Вечерняя Москва. 1931. 19 сентября. С. 1.
Новая и амбивалентная по отношению к советской действительности гражданская позиция Мандельштама – хочу быть честным / хочу быть понятым и принятым – со всей отчетливостью была обозначена в заключительных строках стихотворения «Еще далёко мне до патриарха…»:
И до чего хочу я разыграться — Разговориться – выговорить правду — Послать хандру к туману, к бесу, к ляду, — Взять за руку кого—нибудь: будь ласков, — Сказать ему, – нам по пути с тобой…Сходным настроением окрашено большинство летних московских стихотворений Мандельштама 1931 года. Так, «отрывок из уничтоженных стихов» «Уж я люблю московские законы…» (6 июня 1931 года) завершается беспощадной и отважной констатацией: «В Москве черемухи да телефоны, / И казнями там имениты дни». Зато в стихотворении «Сегодня можно снять декалькомании…» (25 июня – август 1931 года) находим строки, защищающие советскую Москву от неких загадочных «белогвардейцев»:
Река Москва в четырехтрубном дыме, И перед нами весь раскрытый город — Купальщики—заводы и сады Замоскворецкие. Не так ли, Откинув палисандровую крышку Огромного концертного рояля, Мы проникаем в звучное нутро? Белогвардейцы, вы его видали? Рояль Москвы слыхали? Гули—гули!Возможный проясняющий подтекст этих строк – июньская известинская заметка Л. Кайта, аукнувшаяся на мартовский московский процесс «Союза бюро РСДРП (меньшевиков)». Вот текст этой заметки: «БЕРЛИН. 29 июня (По телеграфу). При большом стечении белогвардейцев сегодня происходил судебный процесс, возбужденный Абрамовичем против редакции „Бельм ам абенд“. Поводом к этому процессу послужил отчет газеты о беседе Абрамовича с германскими и иностранными журналистами, имевшей место в помещении редакции „Форвертс“ в связи с процессом меньшевиков в Москве. Как известно, эта беседа кончилась большим конфузом для меньшевиков. Редактор „Бельм ам абенд“ Герлах, которого никак нельзя заподозрить в симпатии к СССР, во время беседы спросил Абрамовича, почему он не обратился в Москву с ходатайством вызвать его в суд для очной ставки с Громаном и другими, чтобы иметь возможность опровергнуть их утверждения о его нелегальном пребывании в Москве. Абрамович был весьма смущен этим вопросом и уклонился от прямого ответа указанием, что „его жизнь подверглась бы в Москве опасности, так как можно—де инсценировать несчастный случай, чтобы избавиться от противника“. Это бесстыдное заявление Абрамовича „Бельм ам абенд“ квалифицировала как „подлую и клеветническую отговорку“. <…> Суд отклонил жалобу Абрамовича». [568] Помещенный в такой контекст Мандельштамовский вопрос: «Белогвардейцы,вы его видали'!/ Рояль Москвыслыхали?» – звучал весьма актуально.
568
Кайт Л. Отголоски процесса меньшевиков // Известия. 1931. 30 июня. С. 1.
Не только это, но и многие другие сиюминутные обстоятельства нашли свое отражение в июньских московских стихах Мандельштама. В частности, третья строфа из написанного 7 июня 1931 года, в воскресенье, стихотворения «Довольно кукситься! Бумаги в стол засунем…»:
Держу в уме, что нынче тридцать первый Прекрасный год в черемухах цветет, Что возмужали дождевые черви И вся Москва на яликах плывет, —с метеорологической точностью изображает дождливую июньскую столицу 1931 года. «Завтра ожидаются проходящие дожди», – информировали читателей синоптики в «Вечерней Москве» 5 июня. [569]
569
Вечерняя Москва. 1931. 5 июня. С. 1. К четвергу, 25 июня 1931 года, которым датировано начало работы Мандельштама над стихотворением «Сегодня можно снять декалькомании…», погода исправилась. См. сообщение синоптиков в «Вечерней Москве»: «Сегодня ночью в Москве было 10 градусов тепла, в 7 час<ов> 18 градусов, в 11 час<ов> 24 градуса» (Вечерняя Москва. 1931. 25 июня. С. 1). И эта смена погоды нашла отражение в манделынтамовском стихотворении: «Какое лето! Молодых рабочих / Татарские сверкающие спины» [213].
Между тем жить Мандельштаму было по—прежнему негде, так что они с женой кочевали по Москве от одних сердобольных знакомых к другим: июнь поэт провел на Большой Полянке в квартире юриста Цезаря Рысса, осенью он жил в комнате на Покровке, а в конце года Мандельштамы воссоединились в доме отдыха «Болшево» под Москвой (здесь поэт начал учить итальянский язык). «С января 31–го года по январь 32–го, то есть в течение года, бездомного человека, не имеющего нигде никакой площади, держали на улице. За это время роздали сотни квартир и комнат, улучшая жилищные условия других писателей», – горестно сетовал Мандельштам в письме партийному деятелю, редактору И. М. Тройскому (IV: 146).
«Он опускался страстно, самый этот процесс был для него активным действом. Становился неузнаваем: седеющая щетина на дряблых щеках, глубокие складки—морщины под глазами, мятый воротничок», – вспоминала Эмма Герштейн. [570] А ведь еще не так давно Мандельштам, если верить А. И. Глухову—Щуринскому, отчитывал молодых сотрудников «Московского комсомольца» за «неряшливость в туалете»: он «даже выговаривал некоторым за нечистые воротнички сорочек, за немытые шеи, грязь под ногтями». [571]
570
Герштейн Э. Мемуары. С. 26.
571
Глухов—Щуринский А. О. Э. Мандельштам и молодежь. С. 22.
Здесь самое время отметить, что Мандельштамовская способность беспрестанно меняться, счастливо ускользая от однозначных оценок и характеристик, в высшей степени сказалась в его внешнем облике, «…он был весь движущийся, не костяной, а пружинный», – не без яду констатировал Алексей Ремизов. [572]
Взять хотя бы такой «постоянный» для любого взрослого человека параметр, как рост. Б. Фартучному, впервые увидевшему поэта в 1931 году, он запомнился «худым и высоким». [573] «Ростом он значительно выше среднего», – свидетельствовала Надежда Волышн. [574] «…рост выше среднего (я чуть выше плеча, но не до уха), и плечи широкие», – указывала Надежда Яковлевна. [575]
572
Цит. по: Нерлер П. М. Материалы об О. Э. Мандельштаме в американских архивах // Россика в США. 50–летию Бахметьевского архива Колумбийского университета посвящается. М., 2001. С. 98.
573
Цит. по: Румянцева В. «От сырой простыни…»: Осип Мандельштам и кино//«Отдай меня, Воронеж…». Третьи международные Мандельштамовские чтения. Воронеж, 1995. С. 35.
574
Вольпин Н. Осип Мандельштам//Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 86.
575
Цит. по: Шумилин С. В. «Мандельштам был не по плечу современникам…». Письма Надежды Мандельштам к Александру Гладкову. С. 10.
«Низенький, щуплый, невзрачный с виду» (Всеволод Рождественский); [576] «Он стоял на эстраде, крохотный, острый, как собственный силуэт» (Ида Наппельбаум); [577] «Мандельштам был маленького роста» (Вера Лурье) [578] – таким Мандельштама запомнили эти и многие другие мемуаристы.
«Вообще—то он был классического среднего роста, но иногда выглядел выше среднего, а иногда – ниже. Это зависело от осанки, а осанка зависела от внутреннего состояния», – резюмировала в своих воспоминаниях Эмма Григорьевна Герштейн. [579]
576
Рождественский В. Страницы жизни. Л., 1962. С. 129.
577
Наппельбаум И. Слепая ласточка//Литературное обозрение. 1991. № 1. С. 88.
578
Лурье В. Из воспоминаний //Жизнь Николая Гумилева. Л., 1991. С. 191.
579
Герштейн Э. Мемуары. С. 20.
Впрочем, сам поэт построил на противоречиях еще свое стихотворение «Автопортрет» 1914 года, где понять крылатый намекмешает мешковатый сюртук, тайник движеньяпрячется в закрытьи глази в покое рук,а прирожденная неловкостьодолевается врожденным ритмом:
В поднятьи головы крылатый Намек – но мешковат сюртук; В закрытьи глаз, в покое рук — Тайник движенья непочатый; Так вот кому летать и петь И слова пламенная ковкость, — Чтоб прирожденную неловкость Врожденным ритмом одолеть!