Осколки нефрита
Шрифт:
Он вспомнил Шарлотту, спящую в хижине из двух комнат; вспомнил долгие месяцы, которые провел с лопатой и киркой, расширяя дорогу, ведущую к гостинице, в которую он не мог войти через парадный вход; вспомнил слова доктора Крогана: «Ты слишком дорого стоишь, чтобы тебя потерять».
В самом ли деле он стал мужчиной оттого, что женился на Шарлотте — рабыне, купленной Кроганом на рынке в Луисвилле?
И снова безмолвное давление выдавило из него слова:
— Что я должен делать?
Для начала ты должен понять. Ложись на камень.
Стивен сел на алтарь, лицом к танцующей
Потуши фонарь.
Стивен заколебался. Потушить масляную лампу — это значит пойти на риск, что она не загорится снова.
— Стивен, чтобы понять, ты должен доверять. Потуши фонарь.
Он повиновался и лежал на камне лицом вверх, ничего не видя, словно слепой от рождения. Темнота имела вес, Стивен кожей чувствовал в ней чье-то присутствие. Казалось, он находится рядом с чем-то, таким огромным, что его истинный размер не укладывается в голове.
Ему почудилось, что статуя одобрительно хмыкнула.
Теперь ты начинаешь понимать.
В носу защекотало от приятного запаха, и Стивен почувствовал на лице солнечное тепло. Открыл глаза и увидел поднимающиеся вокруг горы — зеленые горы с острыми хребтами и покрытыми снегом вершинами. Он стоял в широкой долине, заросшей всевозможными цветами — незнакомыми ему цветами. Большая река, извиваясь, медленно текла по долине. В реке по колено в воде стояла самая прекрасная женщина, которую Стивен когда-либо видел. На ней была только юбка из кусочков нефрита, туго обтянутая вокруг бедер; от пупка вниз шел треугольный вырез. Солнце отражалось от воды и играло на обнаженной коже женщины; яркие отблески подчеркивали черноту смоляных волос.
— Стивен, пойдем со мной, — сказала она, показывая на воду.
Он подошел к берегу, чувствуя приятный ветерок на своем обнаженном теле. Какая великолепная женщина — именно великолепная, как высящиеся за ее спиной горы или потрясающей красоты водопад. От ее вида захватывало дух, но она выглядела такой далекой, что Стивену и в голову не могло прийти прикоснуться к ней как к женщине. Она казалась частью ландшафта, совершенным человеческим телом, созданным, чтобы жить в совершенной долине.
Он ступил на мелководье — окунуть ноги в воду было очень приятно. Женщина взяла его за руку, а другой рукой широко махнула, указывая на все окружающее.
— Тлалокан, — сказала она с гордой улыбкой. — За горами, там, где низко висит солнце, находится город. Это земля мертвых.
— Разве ты мертвая? — спросил Стивен. — И я тоже умер?
— Нет, — ответила она. — Ты жив, а для меня этот вопрос не имеет смысла. Я Чальчиутликуэ. [11] Эти воды принадлежат мне, точно так же как воды небесные принадлежат Тлалоку. На самом деле все имена всего лишь придуманы; это разные лица, наложенные людьми на безликую сущность. Если люди пожелают, я могу быть самим Тлалоком.
11
В мифологии ацтеков Чальчиутликуэ — богиня пресных вод, жена Тлалока (хотя некоторые мифы называют ее женой Шиутекутли).
Стивен представил себе громадный барельеф на дне Бездонной ямы, в гроте, где он скорее всего сейчас спит.
— Лицо с именем Тлалока… — Он не мог подобрать слова.
Женщина улыбнулась:
— Это самое древнее лицо, и на нем остались следы тысячелетнего страха людей. Но страх — это лишь отсутствие понимания. Пойдем со мной.
Они вместе пошли вверх по течению. Гладкие камни на дне реки сменились большими обломками, течение стало быстрее, а река сузилась до веселого горного потока. Они легко продвигались сквозь быстрое течение и вскоре дошли до родника высоко в горах — он пробивался на поверхность в седловине между двумя пиками.
— Погоди, — сказал Стивен. — Это сон?
— Что-то вроде. — Чальчиутликуэ стояла рядом, подставив лицо ветру, разведя руки в стороны и глубоко дыша. Стивен тоже развел руки, закрыл глаза и позволил чистому ветру заполнить легкие.
Он почуял острый запах дыма и моргнул, отступая от ручья.
— Это город, — сказала Чальчиутликуэ. — Мертвые все еще поклоняются своему богу.
Она подвела его к дальнему краю заросшей травой седловины, откуда склон полого опускался к видневшемуся далеко внизу лесу. Посреди леса, словно сверкающая серебряная монета, лежало озеро, а на острове в центре озера огромным шрамом выделялся город.
Чальчиутликуэ помолчала, давая Стивену возможность посмотреть на город, а потом сказала:
— Стивен, боги существуют лишь до тех пор, пока люди им поклоняются. И уже много веков наши самые преданные поклонники — это мертвые. По-твоему, жертвоприношения ужасны?
Стивен кивнул, не в силах оторвать взгляд от города мертвецов.
— Богам нужна пища, и если они будут голодать, весь мир превратится в пепел. Пища богов — это вера. Тлалокан прекрасен, потому что мы сыты: мертвые верят.
— При чем тут вера, если детям вырезают сердца? — выпалил Стивен, прежде чем успел прикусить язык.
Если Чальчиутликуэ и разозлилась, то ничем этого не выдала.
— Стивен, люди, держащие тебя в рабстве, рассказывали тебе свои истории. Ты ведь слышал об Аврааме и Исааке?
— Но Господь вмешался, — запротестовал Стивен. — Авраам просто должен был показать, что готов пойти на это. Больше ничего не требовалось.
— И все же урок был усвоен. Царь Давид крепко помнил этот урок, когда убил неверующих. И точно так же Кортес стер в пыль целую цивилизацию, потому что вера важнее, чем жизнь.
Она повернулась к Стивену, и счастливая улыбка исчезла с ее губ.
— Стивен, разве ваш Христос не был человеческим жертвоприношением? Умереть самому легко. Удар ножом, и ты в раю. По-настоящему верит тот, кто убивает другого во имя своего бога. Это и есть пища богов — жизнь, отнятая во имя веры. Йоллотль, эцтли, омпа онквизан тлатликпак. Кортес, хотя и убил наших жрецов и сжег наши города, сделал нас сильнее. Теперь для нас пришло время вернуться в мир живых. Сменяется солнце, и новый мир может быть рожден на обломках старого.