Осколки времени
Шрифт:
– Позвольте спросить, что это за тёмная дрянь, набившаяся в резьбу?
– Ну, скажем, его не мешало бы сначала хорошенько помыть, - ответил Микам.
Теро прополоскал его в миске с водой, после чего взял розетку и вставил камень в неё, в предназначенное для него место. Тот сел, как влитой.
Теро ненадолго накрыл его ладонью, а когда убрал её, камень прочно сидел в золоте. Теро положил его на стол и задумчиво на него посмотрел.
– Спасибо вам обоим. Она необычайно сильна. Вот только….
– «Только» – что? – спросил Микам.
– Мика, ступай, пожалуйста, к лагерному костру, поужинай.
– Но Учитель…
– Ступай.
Как только Мика ушел, Теро наложил на шатёр заглушающее заклятье, чтобы снаружи никто не смог подслушать, о чём они тут говорят.
– Так что означало это твоё « вот только»? – задал вопрос Серегил.
– Пока вас не было, мы с Алеком провели кое-какие исследования и кое-что обсудили. Эта граница между нашим измерением и измерением Разат проницаема только в весьма ограниченных пределах. Мика с Алеком могут туда пройти, я же – нет. Мы пытались, но нам это не удалось. А как я уже говорил вам ранее, Нисандер отказался учить меня магии, которая позволила бы мне преодолеть это. Клиа и прочих пленников Разат туда перенес дра’горгос, управляемый дирмагнос.
– И ещё одного она поселила в Зелле, - сказал Серегил. – Бедняжка была лишь куклой для всяких её намерений и целей, и шпионом.
Он рассказал про то, что случилось в карете.
– А ты уверен, что это был именно дра’горгос, а не демон? – спросил Алек.
– Будь это демон, я сейчас не стоял бы тут. Она на меня напала, но как только коснулась амулета Теро, тот изгнал из неё дра’горгоса и заставил его исчезнуть.
– И всё это стряслось на глазах у Кордиры? – спросил Теро.
– Да. Тут ничего было нельзя поделать. Но что хорошо, она при этом совершенно не потеряла своей головы и здорово мне помогла.
– Ясно. И как много ты ей рассказал?
– Да, в общем-то, ничего. Про дра’горгосов она уже знала. Впрочем, от неё я кое-что тоже узнал. Нанди была последней Великой Жрицей, а остров, скорее всего, накрыло гигантской чёрной волной, погубившей тысячи жизней. По версии Кордиры то был гигантский прилив. Как бы то ни было, у Нанди был возлюбленный ауренфейе. Маг, который предал её каким-то образом, за что и был наказан, и это может объяснить нам, откуда в склепе тот череп.
– Но не объясняет того, что увиделось мне, - сказал Теро. – В той пещере, где находилась печать, я видел Разат с мужчиной по имени Хазирин. И если он был её соучастником, почему его не замуровали вместе с ней?
– Быть может, кто-то убил его раньше, чем замуровали её? – сказал Алек.
Теро кивнул.
– Кара за вероломство. Мика видел, как их обоих прославляли в Меноси. Похоже, она могла какое-то время быть тут правительницей, а он – её консортом.
– А нынче он навсегда обречен стенать по своей потерянной Чёрной Жемчужине, - сказал Микам.
– Своей потерянной Чёрной Жемчужине… Чёрной Жемчужине, Жемчужине.
Серегил принялся мерить шагами шатёр.
– Я спросил Кордиру, как выглядела Нанди. Её ещё называли Нанди Прекрасной, и согласно теории Кордиры, она должна была выглядеть как современная пленимарка, так как они являются её прямыми потомками, и которые почти не мешали свою кровь с другими. Конкретно она сказала следующее: «Хотите знать, как выглядели Великие Жрецы и их народ, посмотрите
– Разат здорово напоминает Кордиру, - сказал Алек.
– Как и любую, которая заслуживала бы ласкового прозвища Чёрная Жемчужина, - заметил Серегил.
– Микам, напомни-ка мне то незнакомое слово, которое Мика услышал в склепе, где его пытала Разат.
– «Eshrlee», - сказал Теро.
– Нет, Теро, «es rili». «Моя кожа» на древнеауренфейском.
– И что это значит? – спросил Алек.
– Не знаю.
Теро взял золотой браслет.
– Надеюсь, вот это сможет нам что-нибудь прояснить. Если, конечно, тут что-то осталось после стольких-то лет.
Он уселся на ковре, скрестив ноги, и взял в руки свою хрустальную палочку. Зажав её между ладоней вместе с браслетом, он закрыл глаза и застыл неподвижно. Серегилу даже казалось, что он не дышит
Браслет этот был из золота, которое добыли на севере Куроса. Отливала его женщина-ауренфейе, у неё были серые глаза и серебристые волосы. Браслет подарил Нанди, дочери Калы, её возлюбленный, Хазирин-и-Алос, по случаю двадцатилетия девушки. Нанди была прекрасной и юной, с чёрными волосами и глазами цвета вечернего неба. Она проносила его 414 дней.
Она сняла его и передала Хазирину после того, как они занимались любовью в Пещере Рисунков, сразу после того, как они отыскали туннель Разат, ведущий в четвёртый склеп. Из него она приходила истреблять население Меноси. Вход в туннель был сокрыт магией, но Хазирин отыскал его и снял защиту. То было впечатляющее инженерное сооружение, пролегавшее в недрах горной гряды и ведущее к склону холма, у подножья которого находился Зикара.
Хазирин порывисто обнял её и поцеловал в последний стотысячный раз. Прижав правой рукой браслет к сердцу и плача, он стоял и смотрел на возлюбленную, а она, стоя у входа в четвертый склеп, смотрела на Хазирина. Оба вскинули вверх левые руки, в которых держали по Скрепляющей Печати, насаженной на золотой шип, и вместе произнесли заклинание:
—Saka dosthey arnatha somay—
после чего оба одновременно коснулись кончиков золотых шипов.
Хазирин в отчаяньи смотрел, как позади Нанди тает пещера, и на её месте остаётся дыра, открывающая перспективу на унылый серый пейзаж.
Остров тряхнуло до самого основания, заставив Хазирина упасть на колени. Даже сюда, глубоко под землю, до него дошёл раскат грома, разрывающий земные материи. И он раздавался ещё и ещё, а потом вдруг - полная тишина.
Он остался один, перед голой стеной пещеры, где во тьме, среди древних чёрных фигур сиял Скрепляющий Камень в своей золотой оправе.
От невыносимых душевных страданий Хазирин закричал, а затем позвал:
“Erismai, Nhandi, Nolienai talia!”
Всё ещё сжимая в руке браслет, он упал на колени перед печатью, выхватил серебряный кинжал и перерезал себе горло. Он упал, браслет выкатился из его мертвых пальцев.
Теро издал леденящий душу вопль и прокричал: “Erismai, Nhandi, Nolienai talia!” а потом свернулся калачиком и принялся рыдать. Ужасно, безудержно, захлёбываясь рыданиями, так, словно горе разрывало саму его душу. Браслет выскользнул из его пальцев и упал на ковёр.