Осколки
Шрифт:
— Нет. — коротко отрезал Бессонов.
Я встала и мы направились к машине. Некоторое время мы ехали молча, Бес несся, как угорелый, а я пыталась заснуть.
— Глеб, именно сейчас, когда я поклялась любить тебя, пока смерть не разлучит нас, ты делаешь все, чтоб это произошло, как можно скорее. Сбрось скорость, я обещала твоему брату нарожать кучу племянников.
— Зачем ты это сделала? — зло бросил мой спутник.
— Сделала что? Дала обещание, которое сдержать, учитывая твой характер невозможно?
— Зачем ты копалась в грязном белье моей семьи?
— А ты предпочел бы, чтоб я носилась в поисках Антона? Так было бы проще обвинять меня во всех смертных грехах.
— Может обойдемся без лирических отступлений?
— Вообще-то, мой новый статус дает мне право закатить небольшой скандал, — съязвила я. — Папенька жаждет воссоединения. Он предпочел, чтобы ты от меня узнал, что дело сфабриковано. Хотя вряд ли ожидал, что я зайду так далеко и накопаю лишнего. Так что моя жизнь по-прежнему под вопросом.
— Макар тебе угрожал?!
— Нет, что ты! Милый старичок просто попросил об одолжении, а я как заправский сыщик не смогла ему отказать!
— Прекрати паясничать! — рявкнул Бессонов.
— А ты задавать идиотские вопросы! Конечно, он не оставил мне выбора!
— Ты могла прийти ко мне и попросить защиты.
— Не могла. Ты мне не доверяешь, тебе кругом мерещатся заговоры. Ты даже не стал бы искать мой труп, решив, что я сбежала с Антоном. — Сказав это я отвернулась к окну, не намереваясь продолжать разговор. У нас будет еще много времени обо всем поговорить.
Глава 23. Пока смерть не разлучит нас
Не помню, как мы приехали. Проснулась я в спальне Глеба, бережно укрытая пледом. Солнце уже было в зените. Осень выдалась на редкость красивая и теплая. Деревья пестрели разноцветными листьями, каждое было, как произведение искусства. Не знаю, что готовила мне судьба, но проснулась я в хорошем настроении. Наверно, сказывалось благополучное завершение дела, хотя Симаков на этот счет со мной бы поспорил.
Никто меня не тревожил, я спокойно набрала ванну и от души насладилась теплом и покоем. «Черт! Я дома…» — подумала я с досадой. Стоило признать: сделка с Бессоновым меня не тяготила. Да и если вспомнить, пару недель назад я хотела остаться по собственной инициативе. Закончив нежиться в пене, я смыла с себя все ужасы последних событий и покинула душевую. Открыв гардеробную, я с опозданием поняла, что моих вещей здесь нет, все что здесь оставалось, было в моей спальне. Что ж, милый, придется делиться. Я сняла с вешалки белоснежную рубашку и надев ее, покинула комнату в поисках пищи и Глеба, разумеется.
Мне повезло и Бессонов был в кабинете. Увидев меня, он на секунду оторвался от бумаг, буркнул «Отлично выглядишь» и погрузился в них вновь. Я подошла к столу и уселась прямо на эти «важные» документы. Глеб вздернул бровь, а я улыбаясь сказала:
— Во-первых, я соскучилась, — и закусив губу, заговорщицким тоном добавила, — во-вторых, у меня совсем нет одежды…даже трусиков…
Глеб рассмеялся и притянул меня к себе так, что я оказалась у него на коленках.
— Так даже лучше, голышом сбежать будет затруднительно.
Я закатила глаза и обвив руками его шею прошептала:
— Мне нужна одежда. В этом доме слишком много народа, чтоб бродить без белья.
— Хорошо, я отправлю кого-нибудь в магазин.
— Ага, отправь Марию Николаевну! Уверена, она знает толк в моде и шмотках! — съязвила я.
— К чему тебе модные шмотки? Все равно я не выпущу тебя за пределы дома, а трусы так и быть куплю сам. — Веселился Бессонов. — Модные.
— Глеб, ты серьезно?! А как же светские приемы, фотосессии для журналов, благотворительность и музыкальная карьера в конце концов?
— Забудь. Помнишь, я тебя предупреждал: когда ты созреешь, условия сделки могут существенно измениться. Так вот, они изменились. Отныне я- единственный свет в твоем оконце.
— Нет-нет-нет! — Затараторила я. — Ты не можешь быть таким подонком!
— Почему же? Очень даже могу! — Он улыбался своей ослепительной улыбкой, а я думала: «Ну почему ты все всегда портишь?!». Я бы любовалась этой улыбкой всю жизнь, если б к ней не прилагался такой мерзкий характер.
— Ах, так! — Я ни на шутку разозлилась, не понимая говорит он серьезно или дурачится- В таком случае, пошел ты к черту! — Сказав это, я встала с намерением покинуть и кабинет, и дом Бессонова.
— Ладно, чего ты хочешь? — Глеб остановил меня, схватив за руку и развернув к себе.
— Денег и власти, мира во всем Мире и чтоб дети в Африке не голодали!
Он усадил меня обратно и медленно расстёгивая пуговицы рубашки, проговорил:
— Забавно, что деньги ты поставила на первое место, но давай поговорим о менее масштабных вещах. Например, о твоем обещании остаться, видимо ты забыла при каких обстоятельствах дала его.
— Как там у классика? «Клятвы данные в бурю, забываются в хорошую погоду», кажется так?
Он справился с рубашкой и лаская мою грудь прошептал:
— Это не у того классика, у которого все повально сходят с ума и дохнут, как мухи?
— Это у того классика, у которого описаны все грани истиной любви: светлые и темные ее стороны. — я стонала от наслаждения и остатки разума покинули меня.
Решив отложить беседы до более подходящего случая, мы наслаждались друг другом с особенным упоением. Никогда в жизни я не испытывала такого удивительного желания, которое охватило меня в эти мгновения-отдать себя. Я хотела его, хотела делать то, что ему нравится, хотела дарить незабываемое наслаждение. Сердце рвалось наружу, находясь на пике блаженства, я смотрела ему в глаза и говорила то, что он хочет слышать:
— Я твоя. Слышишь? Я только твоя.
Мы упивались каждый своей победой: я тем, что в конце тоннеля забрезжил свет; Бессонов, как ему казалось безграничной властью надо мной.
Накинув, уже успевшую стать моей, рубашку я сидела на столе, болтала ногами и наблюдала как Глеб одевается. Он подошел и едва коснувшись губами моего виска тихо, но твердо, произнес:
— Запомни, Детка: дуло всегда здесь. И если тебя посетит мысль выкинуть очередную штуку, клянусь тебе, я нажму на курок не раздумывая.