Осколки
Шрифт:
— Яд и стрела всегда лучше походов и сражений, — негромко сказал Менкаура.
Месхенет и ухом не повела, в очередной раз отпустила тетиву. Кольцо звякнуло. Женщина повернулась к Хранителю.
— Похоже, в Сидоне ты совсем редко упражнялась, — недовольно заметил Менкаура.
Месхенет не ответила. Опустила лук и вопросительно смотрела на Хранителя, ожидая продолжения.
Тот приблизился к ней, вытянул из фаретры[81] одну из стрел и некоторое время молчал, рассматривая оперение.
— Они отправляются завтра.
Месхенет продолжала изображать безмолвную статую. Лёгкому ветерку это не нравилось, и он трепал её волосы.
— Я хочу, чтобы ты поехала с ними.
— Разве кто-то допустит женщину на боевые корабли? — ожила статуя.
— На боевые — нет, — согласился Менкаура, — но во флоте Менелая будут не только они. На «Анфее» едет Дейпила, любимая гетера Мирмидона. Он даже на войне не может с ней расстаться. Там будет ещё несколько женщин. Ты присоединишься к ним.
— Хорошо, — бесцветно ответила Месхенет.
— Ты ведь помнишь, чего я жду от тебя?
Женщина кивнула.
— Хорошо.
Менкаура отправился к выходу. Не дойдя до него пару шагов, обернулся.
— Исполни свой долг, Месхенет, — повторил Верховный Хранитель и вышел.
Глава 12. Красные волны
Киликия
Спускаясь с гор Тавра, река Каликадн в устье своём разделялась на два рукава. Один из них, старый и заболоченный, оканчивался обширным мелководным лиманом, заросшим тростником. Лиман связан с морем и вода в нём солонее, чем в реке, что очень любят фламинго, которых всегда можно встретить в подобных местах. Их тут бывает так много, что издали, со скал, лиман кажется красным.
Здесь располагалось настоящее пернатое царство. К зиме сюда стягивались косяки перелётных птиц с севера. Весной их место занимали зимовавшие на юге, за морем.
Огромные стаи пеликанов, прежде чем продолжить путь к Истру, северным берегам Понта и Меотиде, выполняли в небе величественные перестроения, будто илы гетайров во время упражнений, к которым их приучал великий царь Филипп. Многие из крылатых гигантов оставались устраивать гнёзда здесь, ибо лиман и море могли прокормить очень многих. Тут и другой летающей живности было видимо невидимо: важные цапли и колпицы, утки, крикливые чайки, бакланы, чибисы. Кого только не встретишь в зеленовато-бурых тростниках. Людей здесь попадалось мало, и никто местных обитателей не тревожил. До сего дня.
Ныне всё пространство между новым руслом Кадликадна, питавшим лиман, и старым, было усеяно сотнями, если не тысячами шатров, ярких и блеклых, одноцветных и вычурно-пёстрых. В полосе прибоя темнели борта вытащенных на берег кораблей. Не меньше их сгрудилось неподалёку от берега на якорях.
Вокруг сновало множество людей. Огромный муравейник, разбуженный первыми лучам вынырнувшего из дымки солнца, пришёл в движение.
Скрипели канаты, пот градом тек по обнажённым спинам сотен людей, спускавших на воду корабли.
— И-и-и р-раз! Ещё! И-и-и два!
— Х-ха!
Кудрявому пеликану, который летел над лагерем по своим делам, суета двуногих представлялась хаотичной и бессмысленной, вызывала раздражение и страх. С момента вторжения те перебили немало его собратьев, потому пеликан старался держаться от людей подальше. И все же его внимание привлекло то, что плавучие острова, прибившиеся к берегу, почти полностью лишились покрывавшего их ещё вчера леса. Кое-где ещё торчали голые стволы, но накануне их было намного больше.
На кораблях убрали мачты. Там, где снять их не представлялось возможным, отвязывали реи с парусами.
Тысячи весел взбаламутили воду, распугав всю рыбу у берега, заставив её уйти в глубину, где пеликан не мог до неё добраться. Редко взмахивая крыльями шести локтей в размахе, он огорчённо развернулся и полетел навстречу восходящему солнцу. На западе тоже нечего делать — с высоты он прекрасно видел, что там, вдалеке за мысом, огибая прибрежные скалы медленно ползла гигантская пёстрая змея изтысяч двуногих. От такой твари, верно, добра не жди.
В Саламине Кипрском Менелай получил сведения от лазутчиков о том, что стратег Циклопа Перилай с войском выступил из Патары берегом моря в Киликию. Войско его по большей части состояло из карийцев, подрядившихся повоевать за Одноглазого несмотря на то, что сатрап Карии Асандр состоял в союзе с Птолемеем. Перилая сопровождал флот наварха Феодота. Численность армии и флота лазутчикам установить не удалось.
— Не думаю, что больше, чем у нас, — предположил Поликтет, — вдоль берега большое войско трудно провести. Сплошные скалы, мало удобных мест для лагеря, с водой там не очень.
Идея устроить им засаду возникла у младшего Лагида, и все её поддержали. Место для неё тоже не слишком долго обсуждали. И Поликтет и Мирмидон сразу согласились, что лучше устья Каликадна для этого дела не сыскать. Потому, не задерживаясь на Кипре, флот поспешно выступил в Киликию. В устье реки прибыли раньше противника, разбили лагерь.
На фоне однообразной береговой линии Киликии Суровой, где горы близко подходили к морю, обрываясь в него скальными мысами, лиман выделялся очень резко. К западу от него далеко выдавался в море мыс Сарпедон. Побережье между мысом и устьем реки втягивалось вглубь суши дугой, напоминавшей натянутый скифский лук.
Флот Менелая насчитывал около семидесяти боевых кораблей и восемьдесят транспортных, на которых ехали наёмники Мирмидона. Гиппагоги, весёльные акаты, парусные стронгилоны и холькады[82] Менелай загнал в лиман. Несколько триер вытащили на берег, но большинство встали на якорь, что практиковалось в общем-то редко. Но сейчас, когда противник поблизости, никто из опытных триерархов и кормчих с Менелаем не спорил.
Основной лагерь расположился в дельте между рукавами реки, но множество шатров Менелай приказал установить на берегу за мысом Сарпедон так, чтобы их хорошо было видно с моря, а также со скал на западе. Устройство лагеря подходило к концу, когда вернулась триера, ещё пять дней назад посланная из Саламина к Коракесиону, Вороньей скале, неприступной пиратской крепости на западной границе Киликии Суровой.