Осколки
Шрифт:
ХЬЮМАН: Он утверждает, что вы — его жизнь.
Она уставилась на него, потом ошеломленно качает головой.
СИЛЬВИЯ: (с горькой иронией). Его жизнь! Бедный Филипп.
ХЬЮМАН: Я поговорил в больнице с одним приятелем — психиатром. Мне хотелось бы просить у вас разрешения как-нибудь привести его сюда. Я позвоню вам завтра утром.
СИЛЬВИЯ: Почему вы уходите? Я
ХЬЮМАН: Я бы с удовольствием остался, но Маргарет сердится на меня.
СИЛЬВИЯ: Тогда позвоните ей и скажите, чтобы она тоже приходила.
ХЬЮМАН: Нет-нет…
СИЛЬВИЯ: (неожиданно испуганно, с легким налетом женского разочарования). Господи! Ну почему же нет?
ХЬЮМАН: Она думает, между нами что-то есть.
СИЛЬВИЯ: (с неожиданной радостью, но и озабоченно). Ой!
ХЬЮМАН: Завтра я позвоню…
СИЛЬВИЯ: А вы не можете остаться, пока он не придет?
Поскольку она так испугана, он опять садится на постель. Она берет его руку.
ХЬЮМАН: Вы же не думаете, что он что-то сделает.
СИЛЬВИЯ: Я еще никогда не видела его в такой ярости. Я думаю, у него неприятности с мистером Кейзом. Знаете, Филипп может и ударить. (Качает головой). О Боже! Как все запуталось!
Пауза. Сильвия сидит, качая головой, затем берет газету.
Не понимаю! Они тут пишут, немцы начали хватать евреев прямо на улице и сажать в…
ХЬЮМАН: (нетерпеливо). Ну, Сильвия, я же говорил вам…
СИЛЬВИЯ: А вы говорили: это такие приятные люди. Как же они могли так измениться?
ХЬЮМАН: Это пройдет, Сильвия. Немецкая музыка и литература — самые прекрасные на свете. Невозможно представить, чтобы эти люди превратились вдруг в боевиков. Вы должны больше верить. Я имею в виду верить вообще — в жизнь, в людей.
Небольшая пауза. Сильвия в упор смотрит на него, при этом как бы меняясь.
Что вы хотите мне сказать, о чем сейчас думаете?
СИЛЬВИЯ: (борясь с собой). Я… я…
ХЬЮМАН: Не бойтесь, скажите.
СИЛЬВИЯ: (испуганно). Вы!
ХЬЮМАН: Я? Что я?
СИЛЬВИЯ: И как вы только могли подумать, что я забыла, что спала с ним?
ХЬЮМАН: (ее неослабевающий
СИЛЬВИЯ: Да? И что же произошло?
ХЬЮМАН: (овладев собой, энергично). Что вы хотите мне сказать?
СИЛЬВИЯ: В общем… что… (Ей кажется, что все разваливается, она приподнимает угол газеты, ее взгляд словно выходит за рамки этой комнаты. Невыносимый страх). Что с нами будет?
ХЬЮМАН: (показывая на газету). Но какое отношение имеет к этому Германия?
СИЛЬВИЯ: (его непонятливость опасна для нее, она кричит). Как эти приятные люди дошли до того, чтобы среди бела дня хватать на улице евреев — и никто не мешает им?
ХЬЮМАН: Вы считаете, что это я изменился? Так ведь?
СИЛЬВИЯ: Не знаю. Вы говорите, что любите меня и в следующую секунду отворачиваетесь, а я…
ХЬЮМАН: Послушайте, я должен обязательно привлечь своего коллегу…
СИЛЬВИЯ: Нет! Вы могли бы мне помочь, если бы поверили мне!
ХЬЮМАН: (его пробирает мороз по коже). Да я же верю вам!
СИЛЬВИЯ: Нет, вы не увезете меня отсюда и не запрете где-то там!
ХЬЮМАН: (возмущенно). Прекратите! Это же смешно!
СИЛЬВИЯ: Но что же… что… (обхватывает голову руками, беспомощность ужасает ее)… что с нами будет?
ХЬЮМАН: (обессилено). Ну, прекратите же! Вы сваливаете в кучу два момента.
СИЛЬВИЯ: Но… это значит… с этого момента… если еврей выходит из дома на улицу, его тут же схватят?
ХЬЮМАН: Я же сказал вам: это скоро кончится.
СИЛЬВИЯ: (с тайным, диковатым, страстным упорством). Но что же они с ними делают?
ХЬЮМАН: Не знаю! Все! Я перепробовал все средства! И не в состоянии вам помочь!
СИЛЬВИЯ: Но почему же они не убегают и не покидают страну! Что с этими людьми? (Кричит.) Это же катастрофа! Они избивают маленьких детей! А что если они станут убивать их! И где же Рузвельт? Где Англия? Надо же что-то делать, пока они не истребили всех нас!
Она перекидывает ноги через край кровати, делает шаг от постели в истерическом стремлении дойти до Хьюмана и до той силы, которую она в нем ощущает. Сильвия рухнула на пол прежде, чем он успел подхватить ее. Хьюман кладет ее на постель, пытаясь вывести из бессознательного состояния.