Осколки
Шрифт:
ГЕЛЬБУРГ: Нет-нет, со мной все в порядке. (Вздыхает). Мне кажется, я всегда вздыхал. А это что-нибудь значит?
МАРГАРЕТ: Не обязательно, но надо спросить Харри. Он сейчас закончит с пациентом. Я слышала, что ее состояние пока неизменно.
ГЕЛЬБУРГ: Да, пока ей не лучше. (Он нетерпеливо возвращает чашку). Не могу я это пить.
МАРГАРЕТ: А вы вообще правильно питаетесь?
ГЕЛЬБУРГ: (вдруг
МАРГАРЕТ: (резко). Я хотела как лучше.
ГЕЛЬБУРГ: Я просто не в себе, я не хотел вас…
Хьюман входит, пугая Маргарет. Она, обиженная, уходит.
ХЬЮМАН: Не стоит сердиться на нее.
Гельбург молча кивает, но его состояние остается прежним.
Этого больше не повторится. (Садится на стул). В любом случае я должен признать, что ее диагнозы иногда бывают очень точны. У женщин часто более точные ощущения.
ГЕЛЬБУРГ: Извините, но я прихожу сюда не для того, чтобы поговорить с вашей женой.
ХЬЮМАН: (веселая улыбка). Ну, перестаньте, Филипп, не будьте таким желчным. Что поделывает Сильвия?
ГЕЛЬБУРГ: (собирается с духом). Я не знаю, что она делает.
Хьюман ждет. Гельбург выглядит измученным. Теперь он берет себя в руки и смотрит на доктора с высокомерным выражением.
Я попробовал сделать то, что вы мне советовали: ну, с любовью.
ХЬЮМАН: Правда?
ГЕЛЬБУРГ: Решился попробовать.
ХЬЮМАН: Секс?
ГЕЛЬБУРГ: А что же еще? Гандбол что ли? Естественно, секс.
Эта открытая враждебность — загадка для Хьюмана; он сдерживает себя еще больше.
ХЬЮМАН: Вы имеете в виду, что сделали это или что собирались сделать?
Долгая пауза. Кажется, Гельбург не хочет продолжать разговор. Теперь он опять говорит продуманно.
ГЕЛЬБУРГ: Видите ли, мы не были по-настоящему друг с другом… уже давно… (поправляется)… то есть, особенно с тех пор, как это произошло.
ХЬЮМАН: Вы имеете в виду последние две недели?
ГЕЛЬБУРГ: Да. (С чувством неловкости). И до того тоже.
ХЬЮМАН: Понимаю.
Но он не спрашивает, как долго до этого. Пауза.
ГЕЛЬБУРГ: Я подумал: может, ей поможет, если я… Ну, вы понимаете.
ХЬЮМАН: Да, я думаю, теплота ей помогла бы. И, честно говоря, Филипп, я начинаю думать, что все эти страхи перед нацистами проистекают у нее от ранимости. Я ни в коем случае не хочу вызвать в вас чувство вины, но если женщина не чувствует себя любимой, она может полностью утратить душевное равновесие, понимаете? Будет чувствовать себя потерянной. (Хьюман ощущает некую странную реакцию). Что-нибудь не так?
ГЕЛЬБУРГ: Она, что, сказала, что нелюбима?
ХЬЮМАН: Да нет, но может быть она так думает.
ГЕЛЬБУРГ: Послушайте… (Он борется какой-то миг сам с собой, потом решается.) Не могли бы вы мне кого-нибудь порекомендовать?
ХЬЮМАН: Для вас лично?
ГЕЛЬБУРГ: Не знаю. Я понятия не имею, что они там делают с людьми.
ХЬЮМАН: Я знаю одного очень приличного человека здесь, в больнице. Записать вас к нему?
ГЕЛЬБУРГ: Пока, может, не надо. Я вам тогда скажу.
ХЬЮМАН: Хорошо.
ГЕЛЬБУРГ: Ваша жена говорит: я очень много вздыхаю. Это имеет какое-то значение?
ХЬЮМАН: Может, просто нервное напряжение. Заходите, когда у вас будет побольше времени, я вас осмотрю. Но скажите, пожалуйста, мне кажется или у вас действительно что-то произошло?
ГЕЛЬБУРГ: Все оборачивается против меня. (Пытается изобразить всеведущую улыбку). Но вы же и сами знаете.
ХЬЮМАН: Минуточку…
ГЕЛЬБУРГ: Вы же не слепой: она знает, что делает.
ХЬЮМАН: Что случилось? Почему вы так говорите?
ГЕЛЬБУРГ: Вчера я пришел домой поздно, всю вторую половину дня был в Джерси — у нас там проблема. Она уже крепко спала. Я сделал себе макароны. Обычно она оставляет мне что-нибудь поесть.
ХЬЮМАН: С головой у нее нет проблем.
ГЕЛЬБУРГ: Я же вам рассказывал: она прекрасно двигается в кресле по кухне. Флора по утрам делает покупки — это домработница. Иногда я спрашиваю себя, не встает ли Сильвия и не бродит ли по квартире, когда я ухожу.
ХЬЮМАН: Это исключено — она парализована, Филипп, это не уловка, она больна.
ГЕЛЬБУРГ: (смотрит на Хьюмана со стороны). О чем вы с ней говорите? Знаете, она выглядит так, словно вы видите ее насквозь.
ХЬЮМАН: (смеется). Было бы хорошо, если б это, действительно, было так. Мы говорили о том, как нам поставить ее вновь на ноги — и все это не против вас, Филипп, поверьте мне. (Легкая улыбка). Господи, неужели вы не можете доверять мне чуть-чуть больше?