Осколок в форме сердца
Шрифт:
– Не злись, пожалуйста. – Васильев растерялся. – Может, я что-то не так говорю, не теми словами. Но я не хочу расставаться с тобой… Какой бы ты ни была – с ногами или безногая. Кроме тебя, мне никто не нужен. Еще и детей с тобой нарожаем. Хочешь?
– Дурак! – Ольга смотрела зло. – Только детей мне в такой ситуации и не хватало. Сама беспомощная, как дитя. – Голос ее надломился, глаза блеснули влагой. – Я на первом же месяце совместной жизни тебе обрыдну так, что твоя жена покажется тебе Василисой Прекрасной и Премудрой!
– Ну,
– Сказал слепой – посмотрим, сказал глухой – услышим. – Феликсовна вздохнула и скривилась от боли.
– Нога болит? – Женя робко посмотрел на изгиб простыни.
– Душа болит. – Ольга опять отвернулась и прикрыла глаза ладонью.
Васильев сидел молча, не зная, что еще сказать.
– Я еще позавчера письмо родителям написала, – прервала молчание Ольга, – отправь его. В тумбочке конверт… Старики еще ничего не знают. Пусть и дальше не знают. Всему свое время… А теперь уходи. Мне сейчас перевязку будут делать… И запомни: я не считаю тебя чем-нибудь обязанным мне, я тебя от себя освобождаю.
– А мне свобода без тебя не нужна. – Васильев поднялся, держа в руке конверт, подписанный твердым Ольгиным почерком. – Прошу тебя – не выставляй свои иголки, как дикобраз.
Васильев исчез за дверью, и Феликсовна крепко уцепилась за спинку кровати, чтобы вложить куда-нибудь бешеную энергию, боясь, что она выльется в рыдания. В горле застрял клубок боли и не проглатывался. Она застонала от безысходности и сжала зубами простыню. «Калека! Калека!» – пульсировало в голове…
Цветной июнь рвался через окно в ее серую палату.
Транспортный самолет с ранеными приземлился на военном аэродроме на окраине Ростова. На бетонных плитах темнели серые веснушки дождевых капель. Низкое, нелетнее, набухшее влагой небо сочилось почти невидимыми дождинками. Васильев помог Ольге выйти по опущенной самолетной рампе. Их ждала госпитальная машина. Первыми в нее загрузили тяжелораненых.
– Сейчас на перевязку, кой-какие процедуры сделаем, а уже потом отправим вас домой, – сказал Феликсовне дежурный врач. – Вы сопровождающий? – обернулся он к Жене.
– Да. Сопровождающий. Причем надолго.
– Не понял? – вскинул брови врач.
– Это я так… Не обращайте внимания.
Ольга, опираясь на костыли, попыталась сама забраться в машину, но не смогла и закусила губу. Васильев погрузил в салон «уазика» сумки, тут же подскочил и помог сесть Ольге.
К стеклам автомобиля прилипли первые крупные капли дождя и заструились вниз.
На третий этаж Ольгиного дома поднялись с трудом. Феликсовна еще не приноровилась к костылям и очень устала.
В ее однокомнатной квартире не было следов запустения. Видно, не так давно наведывались родители и убрали. Пыли не было даже на полированной поверхности стола. Ольга провела по нему пальцем.
– Мама с отцом заходили. – Она рухнула на диван. – Господи, что с ними будет, когда узнают все?!
Женя сел рядом и обнял ее за плечи.
– Ну, перестань. Не накручивай себя.
Помолчали.
– Ты не рассиживайся, – подняла голову Ольга, – сходи лучше за покупками, пока магазины не закрылись. Есть-то что-нибудь надо. Здесь холодильник пустой, как колхозный амбар.
– Да, Феликсовна! – засуетился Женя. – Где у тебя сумка или пакет для продуктов?
– На кухне посмотри… И коньяку возьми приличного.
– Есть, т’арищ по’ковник! – собезьянничал Васильев.
– Если ты хочешь таким образом меня развеселить, – остудила его холодным взглядом Ольга, – то это труд напрасный. Иди и не кривляйся.
Когда Женя ушел, Феликсовна с силой швырнула костыль на пол и закрыла ладонями лицо…
Промокший под дождем Васильев вернулся с курицей, овощами и пятизвездочным коньяком.
– А с неба все льет. Будто и не лето сейчас, а осень. Даже прохладно… Ты знаешь, я ведь готовить не мастак, – выкладывая на кухонный стол продукты, громко сказал Женя, чтоб Ольга расслышала в комнате. – Эту курицу я могу или просто сварить, или просто зажарить, без всяких там кулинарных выпендрозов.
– Не суетись, я сама все сделаю, – заковыляла в кухню на костылях Феликсовна.
– Но как же ты будешь… в таком положении?
Женя старался избегать выражений типа «без ноги», «на одной ноге» и тому подобных и не сразу находил им замену. Ольга чувствовала его замешательство, и от этого было еще больнее.
– Женя, я прошу тебя: не разговаривай со мной как с неполноценной. – Взгляд у Феликсовны потух. – Твоя так называемая деликатность еще больше мою ущербность подчеркивает. Хочется тебе сказать «безногая» – так и говори, хочется сказать «калека» – говори «калека».
– Ну, так тоже нельзя. – Васильев опустил голову.
– Так можно. И даже нужно. Если ты, конечно, хочешь, чтобы я чувствовала себя нормально.
– Я тебя не понимаю.
– Жаль… Поставь стул между мойкой и плитой. Мне так будет удобнее.
Ольга с трудом села, отставив костыли и, оглянувшись вокруг себя в поисках кухонных принадлежностей, вздохнула:
– Боже, какая же я действительно беспомощная, – и от отчаяния долго не могла поднять с колен отяжелевших рук.
– Ты мне только говори, что нужно делать, и я сам управлюсь. – Женя переминался с ноги на ногу.
– А что будет, когда ты уйдешь на службу, будешь в наряде или в командировке?.. А стирка, уборка?..
– Я все буду делать, – пробормотал Женя, сам не веря в то, что говорит. – И потом, живут же люди и без обеих ног, и парализованные. Вон, Николай Островский, слепой и неподвижный, целый роман написал – «Как закалялась сталь».